То ли дело — дачи номенклатурные, с самоваром на веранде и с травой, подстриженной обслугой.
Легушев задумался о своем дачном отдыхе, и, видимо, задумчивость была заразной: водитель зазевался и чуть не сбил на перекрестке двух велосипедистов.
— Бар-р-раны, — ругнулся водитель. — Травоядные…
Легушев улыбнулся и кивнул. Походило на то, что водитель и секретарь обкома придерживались одинаковых взглядов.
Ну а велосипедисты, проводив «Волгу» взглядом, двинулись дальше. То был Пашка и Аркадий, которые из карьера катили домой.
История могла бы изменить ход, но не изменила. Почему? Да, наверное, потому что так истории хотелось.
-
Приехав в Жданов, Легушев-старший встретился с партактивом, посетил завод, вручил грамоты и неформально, без свиты, но с портфельчиком заглянул к своему сыну. На огонек зашел Владимир Никифорович — положение обязывало. И втроем они распили бутылку чего-то молдавского. Легушев-младший называл начальника своим наставником и учителем, а Легушев-старший именовал демократично — по отчеству.
И когда младший Легушев вышел, старший без обиняков сообщил Владимиру Никифоровичу, что тому пора на пенсию, поскольку молодым — везде дорога. А за эту уступку начальнику цеха была обещана квартира для его сына.
Владимир Никифорович размышлял только для вида. Так или иначе, ему пора было на покой. А тут еще можно было получить выгоду — да еще какую!
Ударили по рукам, и Владимир Никифорович удалился с завода. Колесики отдела кадров прокрутились четко, вытолкав наверх Владлена Всеволодовича.
И, может быть, катастрофы удалось бы избежать, вспомни Владлен о Лефтерове, верни того в кабинет заместителя. Но нет: на почтамте была отбита телеграмма, и в город примчался типус со странной фамилией Крик, который с быстротой молнии был оформлен на заводе и занял место в бывшем кабинете Аркаши.
Положим, Старику Легушева-младшего запросто могли навязать. Старик был в неплохих отношениях с Кочурой, но и ругаться с секретарем обкома тоже не следовало. Но зачем он согласился принять на работу этого хлыща — для Аркадия оставалось загадкой.
Сам же Легушев переместился в просторный начальственный кабинет, где произвел лишь малейшую перестановку, что говорило о следующем: в нем он задерживаться надолго не намерен.
И, верно, все снова могло сложиться иначе.
Но не сложилось.
На заводе чуть не со дня его основания водились собаки: дворовые Найды, Шарики, Жучки, довольно схожие меж собой.
Чумка косила их. Владельцы частных домов забирали умилительных щенков к себе. Но, не имея естественных врагов и иных занятий, плодились собаки еще быстрей. Сбивались в стаи, населявшие заводские пустыри. Будили охрану лаем, гоняли кошек, живущих меж трубопроводами и зайцев, которые забредали за заводской забор. Но на рабочих не нападали, а те ответно не трогали псов, заводили среди них любимцев, которых подкармливали.