— Самая серьезная, — без тени улыбки подтвердил Печерский. — Вы знаете, какая мера наказания полагается по этой статье? — спросил. И тут же ответил: — Высшая мера, расстрел.
— Это ошибка, — выдохнул Аджанов, чувствуя какую-то предательскую боль в груди. — Я ведь обычный режиссер на киностудии…
— О, нет, вы совсем не обычный, — улыбнулся кагэбист и, порывшись в ящике стола, достал несколько тетрадок. — Это вы написали? — улыбнулся.
— Да, я, — отрицать было бессмысленно.
— Это варианты вашего сценария под рабочим названием «Гранатовый дом», так? — продолжал он.
— И рабочие материалы к ним, — почему-то уточнил Аджанов.
— Верно. Нам все это передали.
— Не сомневаюсь! — Сергей улыбнулся, и вдруг почувствовал, что расслабился. Весь этот диалог казался ему верхом абсурда.
— Вы интересный режиссер, Сергей Рафалович. — задумчиво протянул Печерский. — Знаете, ведь я глубоко копнул ваше дело, опрашивал ваших знакомых, коллег… И все как один твердили, что Сергей Аджанов — один из лучших режиссеров современности. Конечно, вы понимаете, что это не так. Но все же вы правда режиссер очень необычный…
— Я так понимаю, что это не комплимент, — буркнул Сергей.
— Вы правы, не комплимент, — тут же ответил Печерский. — Ведь в конце концов ваши сценарии и ваша необычность подвели вас под расстрельную статью.
— Знаете, не стремился, — попытался пошутить, Аджанов, однако шутка вышла плоской, практически глупой и откровенно неудачной.
— Скажите, вы уже были судимы? — Майор КГБ открыл какую-то канцелярскую папку, лежащую перед ним на столе, начал лениво перелистывать страницы.
— Да, был, — Аджанов знал, что отпираться бессмысленно. — Вы же знаете.
— По какой статье? — прищурился Печерский.
— По 121-й.
— И сколько вы провели в лагере?
— Два года. Меня выпустили по УДО.
— Все верно, — майор кивнул. — И все эти два года вы вспоминаете как самый жуткий ад, так?
— Все верно, — Аджанов издевательски передразнил его: — Жуткий, очень жуткий. А какой может быть ад?
— Мне очень интересно понять одну вещь, — Печерский сделал вид, что не понял, и выдержал театральную паузу, не спуская с него глаз. — А кто надоумил вас написать этот сценарий?
— Никто не надоумил, — в этот раз Сергей говорил правду.
— Но почему вы взяли за основу такую необычную историю?
— Ну… — Сергей смешался. Он правда не знал, как объяснить. — Поймите: это просто образ, символика. Я взял за основу древнюю легенду о поэте. Гранаты в цвету — это связь с его детством, с его поступками, которые он совершает во взрослой жизни. Это символ его осознанного за всю жизнь опыта, который пришел из глубокого детства, и потому… — Он вдруг оборвал себя, подумав, что для следователя из КГБ все это — просто пустые слова, которые ничего не объяснят. Это как камера без потолка из мира абсурда, в которой он находился последние дни. А зачем в этом мире абсурда говорить?