Он вышел из гостиной и обнаружил, что в вестибюле творится настоящее столпотворение. Множество людей стояли у двери, ведущей в кабинет Майкла. Экономка рыдала, сидя на ступеньках. Кухарка разговаривала с полицейским. Она заметила его и позвала взглядом: «Джозеф, вы только смотрите, что случилось!» Но он уже вышел на улицу и закрыл за собой дверь.
* * *
Экипаж Уинстонов, хоть и весьма элегантный, оказался чересчур тесным для троих. Тем не менее Салех, Голем и Джинн втиснулись в него. Лошадь бодро вывезла их на Пятую авеню и тут же застряла в неизбежной утренней пробке. Салех, пристроившийся в углу, откровенно засыпал. Сначала он пытался с этим бороться, но усталость и непривычно полный желудок — кухарка выставила ему целую тарелку холодного мяса и налила приправленного бренди компота, хотя, судя по ее лицу, охотнее застрелила бы его — одолели, и скоро он начал похрапывать. Джинна это обрадовало: теперь они с Големом могли спокойно поговорить, не прибегая к невежливому переходу на другой язык.
Однако у Голема, похоже, не было настроения разговаривать. Выслушав его план, она на удивление мало протестовала, только задала несколько практичных вопросов и перевела все на английский для Софии, а сейчас подозрительно долго молчала и с каменным лицом рассматривала соседние телеги и экипажи. Да и ему было бы нечего ей сказать. Все, что приходило в голову, оказывалось либо слишком банальным, либо чересчур бесповоротным. Если все получится и план сработает, он ее больше никогда не увидит.
— Это больно? — вдруг спросила она, и Джинн вздрогнул. — Сидеть в кувшине. Это больно?
— Нет, — покачал он головой. — По крайней мере, я не помню никакой боли.
— Может, все-таки больно, — совершенно ровным голосом проговорила она. — Целую тысячу лет. Просто ты не помнишь.
— Хава…
— Нет, ничего не говори. Я исполню твой план, потому что мы должны как-то помешать Шальману найти и использовать тебя. Но только не думай, что я делаю это с радостью. Ты ведь превращаешь меня в своего тюремщика.
— Только у тебя хватит силы вернуть меня в кувшин. Я помню, как ослаб после этого ибн Малик. А такого, как Салех, это может просто убить.
— Никто и не просит его…
— Нет, конечно! Я просто хочу сказать… — Он замолчал, подбирая слова. — Я понимаю, что слишком много прошу от тебя. Оставить Нью-Йорк, поехать в Сирию. На пароходе полно народу, и тебе будет тяжело в рейсе.
— Рейс — это ерунда. А что, если твои соплеменники не смогут защитить тебя от него? Что, если джиннов вообще больше нет? — Он поежился, но она продолжала: — Я понимаю, но мы должны все предусмотреть! Или мне остается просто зарыть тебя в пустыне и надеяться на лучшее?