Он прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Нити, связывающие колдуна с двумя его рабами, окончательно перепутались. Женщина на мгновение замерла, не зная, что делать дальше. Джинн корчился на полу, а Шальман чувствовал, что теряет над ними контроль.
Воспоминания бурлили, захлестывали его, тащили назад, в прошлое…
А в стеклянном дворце ибн Малик, стоя на коленях, склонился над ним; из страшной раны в животе толчками вытекала кровь. Шальман опустил глаза, взглянул на себя и увидел точно такую же рану, открытую, словно рот. «Вот тебе твое бессмертие и мое благословение заодно», — усмехнулся ибн Малик, обнажая испачканные кровью зубы.
А потом он снова оказался в танцевальном зале, где из последних сил пытался восстановить свою власть над всеми ними. Джинн поборол Голема и теперь прижимал ее руки к полу. Шальман резко развернулся и увидел удирающего на четвереньках Салеха; в руках у того блеснул кувшин. Он попытался крикнуть, позвать своих слуг, велеть им остановить сумасшедшего мороженщика, но его голос утонул в глумливом хоре прошлых воплощений: «Вот и ты пропал, как когда-то мы, вот и ты стал жертвой собственного безумия».
Салех посмотрел на Шальмана и твердо произнес слова.
Металл словно ожил, ослепительно сверкнув. Салех покачнулся и упал, но не выпустил кувшин из рук, хотя и чувствовал, как тот высасывает из него силы. Он только надеялся, что их хватит. Шальман стремительно уменьшился и вдруг исчез. В тот же момент последние силы оставили Салеха, и ему показалось, что он слышит долгий, исполненный тоски и гнева вой: медная темница сомкнулась вокруг своего нового пленника.
Прохладным и ясным сентябрьским утром французский пароход «Галлия», в трюм которого набилось тысяча двести пассажиров третьего класса, вышел из порта Нью-Йорка и направился на Марсель. Там многие пересядут на суда поменьше и разъедутся по портам Европы, и не только: они поплывут в Геную и Лиссабон, в Кейптаун, Каир и Танжер. Цели их путешествий различались так же сильно, как и конечные пункты: кто-то ехал по делам, кто-то — чтобы успеть попрощаться с умирающим родителем, кто-то собирался выбрать себе невесту и вернуться с ней в Новый Свет. Все они нервничали перед грядущим возвращением на родину, предчувствуя изменения, которые найдут в любимых лицах, и боялись увидеть отраженные в родных глазах перемены в самих себе.
Одну из коек в помещении под главной палубой занимал пассажир по имени Ахмад аль-Хадид. Он поднялся на борт всего лишь с одним маленьким саквояжем. С мужчиной ехал мальчик лет семи-восьми. Почему-то сразу делалось ясно, что эти двое — не отец и сын. Возможно, дело было в манере мужчины разговаривать с ребенком — осторожной и робкой, как будто он был не совсем уверен в том, какая роль ему отведена. Мальчик, однако, казался вполне счастливым и при каждой возможности брал мужчину за руку.