Жажда (Попович) - страница 31

Постепенно Анна перестала интересоваться тем, что делает и как живет ее сын. Теперь мысль о нем наполняла ее сердце только горечью и усталостью. Все реже молилась она о том, чтобы бог направил его на путь истинный, понимая, что напрасно протирает колени о каменный пол. Все меньше денег посылала она в Арад, предпочитая отдавать их Эмилии. Та хоть знала, как поступить с ними: дом у нее был полная чаша — новая мебель, портреты на стенах, одежда, белье, посуда.

Потом пошли внуки. У Аннуцы родился Андрей, у Эмилии — Дан. Каждое лето Аннуца с мужем приезжали в Лунку, и мальчики росли вместе, как братья. Однажды, глядя, как они копошатся на солнце, как два розовых червячка, старуха подумала с неожиданной радостью, которая заполнила ее всю: «Боже, какое великое чудо таит в себе жизнь. Люди рождаются, растут и умирают, когда приходит их час… А после них рождаются другие, и так до тех пор, пока господь не положит конец жизни на земле…»

О своей смерти Анна не думала. В шкафу уже было приготовлено все необходимое: полотенца для священников и дьячков, черное платье, туфли, которым никогда не суждено прикоснуться к земле, свечи и столбики мелких денег. На каждом из них было помечено — «Для господина священника». «Для певчих». «Для нищих».

11

Однажды зимой погиб деверь Анны — Думитру Моц. Под ним проломился лед на Теузе, и он больше двух часов провозился по пояс в ледяной воде, пока не вытащил на берег телегу и лошадь. Джеордже одолжил их у Гэврилэ Урсу. Все родственники, даже самые дальние, кинулись, чтобы взять его сына Митру к себе, а заодно и его югэр земли. Но Джеордже оставил Митру у себя, чтобы тот смог кончить семь классов и попутно помогать им по хозяйству. Землю мальчика записали на имя Анны, а причитающиеся ему деньги положили в шкаф, чтобы Митру было с чем начинать жизнь, когда ему исполнится восемнадцать лет.

Худой и вспыльчивый, Митруц был любознательным и работящим мальчуганом. Первые месяцы в доме директора он стеснялся и испуганно вздрагивал каждый раз, когда кто-нибудь заговаривал с ним. Анна снова успокоилась — нашлось кем командовать, кого муштровать. Целый день она пилила мальчика, а когда заставала его с книгой или за уроками, то кричала:

— Брось это, паренек, книгами сыт не будешь! Лучше работай, чтобы мы были довольны и пожалели тебя, когда вырастешь…

Митруц вскакивал, покорно откладывал в сторону книгу или тетрадь и шел туда, куда его посылала Анна. Но в то же время он все более враждебно посматривал на старуху, и Анна то и дело ловила на себе его острые, как сверла, взгляды, в которых вспыхивал злобный огонек. Митруц никогда не был разговорчивым, а теперь из него трудно было выжать и четыре-пять слов в день. Это выводило Анну из себя. Ей хотелось каждый день выслушивать от него слова благодарности, видеть его заискивающим и покорным, а так как Митруц был далек от этого, она стала подозревать его в каких-то темных умыслах.