Я чуть не сбежала. Мне не терпелось взлететь вверх по лестнице туда, где светло и более или менее спокойно. Но я взяла себя в руки и направилась в комнату с канцтоварами. Шагала вперед, и всю дорогу мне казалось, что я задыхаюсь, что меня душат. Меня окутал страшный холод. На коже выступил холодный пот, в висках стучало, словно крови что-то мешало течь по венам.
Мне отчаянно хотелось с кем-то поделиться тем, что со мной происходит, но вокруг никого не было. Я нуждалась в помощи, но здесь ее не дождешься. Я остановилась и сделала несколько глубоких вдохов, стараясь унять дрожь. Потом я заставила себя подойти к двери комнаты. Ключ я держала наготове, но повернуть его сумела не то со второй, не то с третьей попытки: меня всю трясло, ладонь стала скользкой от пота. Я понятия не имела, откуда взялись все эти ощущения, но вдруг я разозлилась на собственную глупость и, набравшись решимости, все-таки повернула ключ и распахнула дверь. Выключателя не было, свет зажегся автоматически. Увидев, что передо мной, я закричала, и мои крики эхом разнеслись по подвальному коридору. И наконец-то, наконец-то с лестницы послышались торопливые мужские шаги.
Я застыла, прижав ладонь ко рту и не сводя глаз с раскачивавшейся под потолком фигуры. Элис Бейкер повесилась на металлической потолочной решетке.
Я держалась, пока не подоспел ночной сторож, а потом рухнула к его ногам без сознания.
Поговаривали о том, чтобы отправить меня в больницу: интенсивная терапия в спокойном месте поможет мне прийти в себя. Но спокойнее всего мне было дома. На работу я ходить не могла: была не в состоянии не то что исполнять свои обязанности, но даже войти в офисное здание. Но тихая жизнь и немножко успокоительного – ровно столько, чтобы расслабиться и сохранять душевное равновесие, – оказались лучшим лекарством. Я вставала поздно, бездельничала, много читала, но только книги с незамысловатыми, спокойными сюжетами. Снова начала вязать. Листала журналы. Заходили друзья, соседи и родственники, приносили еду и напитки, оставались поболтать. Дон обо мне заботился, но, похоже, был рад, что ему не приходится сидеть со мной целый день. Он любил свою работу, и хотя домой возвращался уставшим, с удовольствием готовил для меня, развлекал разговорами и старался развеселить. Так продолжалось несколько месяцев. Мне было велено ни с кем не обсуждать то, что я видела, – только с психиатром, к которому я ходила на прием. Но та просто сидела и молча хмурилась: похоже, ее мои проблемы не волновали. Вопросов она не задавала. Замечаний не высказывала, только черкнула пару записей. Видимо, я должна была помочь себе сама, а она – получить за это деньги. Через некоторое время я перестала к ней ходить. Во врачах я не нуждалась – только во времени, личном пространстве, покое и тишине.