То ли сон, то ли забытье, то ли оцепенение всего естества – души и разума. Когда дверь темницы заскрипела и в темное спертое пространство ворвался свежий воздух, а следом поток осеннего, золотого света, он даже не понял поначалу, сон это или уже потусторонняя явь.
В проеме стоял Никон Олексьевич, сухой, долгий и, как всегда, сильно ссутуленный.
Зубов знал дьяка, не раз доводилось быть рядом. Оттого вначале и подумал, что уже находится где-где, но только не в земной жизни.
– Ну что, Иван Демьяныч, как жить дале будем? – Никон шагнул в темницу. – Ох и сперто тут у тебя. И девку не позовешь. Оскоромишься. – Дьяк говорил в своей обычной, чуть занудноватой манере.
Ванька помотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Потянулся к кадке. Плеснул на лицо несколько пригоршней ледяной воды.
– Да как, Никон Саввич! На кол посадишь?
– На такую мразь, Ванька, как ты, и кола жалко будет, – бесстрастно ответил Никон, слегка поморщившись от скучного вопроса.
– Отдаюсь в руки твои, почтенный дьяк и судья всех судей! – Зубов своим звериным нутром почуял, что дьяк пришел не казнить, а о чем-то договариваться. По вопросам плахи такие люди сами лично не ходят.
– А ну потише тут со своим почтением! Ты не перед Сигизмудом роли исполняешь. Поляки твои вчерась хорошо получили по зубам. – Никон присел на вовремя подставленный стражником табурет.
– Слышал шум ратный со стороны Копытецкой, – кивнул Ванька.
– Да. Теперь тела двух сотен драгун, если король не заберет, то нам хоронить придется. Еще сотня раненых и пленных.
«…Зачем он со мною об этом? Кто я такой для него?…» Зубов очень хотел поднять глаза на Никона, но боялся люто.
– Мучаешься? Не знаешь, зачем пришел Никон? – Дьяк потер больную поясницу.
Ванька быстро затряс головой в ответ, одновременно пытаясь придержать рукой ходившую ходуном челюсть.
– А вот пришел полюбоваться, как тебя на кол сажать будут. – Никон вдруг весело хлопнул ладонями по острым коленям. – А, Ванька? – И сухо рассмеялся, щерясь, показывая остатки зубов.
– Весь в твоей власти, почтенный Никон Саввич! – Но Зубов уже чуял, что казнить его не собираются.
– Верно, – словно читая его мысли, проговорил дьяк. – Зараз поговорю. А потом уже решать буду.
Повисла долгая пауза. Слышно было, как паук скрипит паутиной под потолком.
– Не томи, отче! – взмолился Зубов.
Олексьевич откашлялся в желтый кулак. Поскреб каблуком земляной пол, словно еще раз все взвешивая.
– Ну вот что. Языком ты красиво молотить умеешь. Через это вреда много и ущерба разного нам причинил. Но хочу дать тебе одну соломинку. А уж выплывешь али нет, зависит от того, как стараться будешь.