— Это минут на пятнадцать, не меньше, — солидно заметил Гриша.
Быков строго посмотрел на него.
— Застегни рубашку, — сказал он.
— Пап, жарко, — сказал Гриша.
— Застегни рубашку, — повторил Быков. — Не ходи расхлюстанный.
— Не бери пример с меня, — сказал Юрковский. — Мне можно, а тебе еще нельзя.
Дауге взглянул на него и отвел глаза. Не хотелось смотреть на Юрковского — на его уверенное рыхловатое лицо с брюзгливо отвисшей нижней губой, на тяжелый портфель с монограммой, на роскошный костюм из редкостного стереосинтетика. Лучше уж было глядеть в высокое прозрачное небо, чистое, синее, без единого облачка, даже птиц — над аэродромом их разгоняли ультразвуковыми сиренами.
Быков — младший под внимательным взглядом Быкова-старшего застегивал воротник. Юрковский томно сказал:
— В стратоплане спрошу бутылочку ессентуков и выкушаю…
Быков— старший с подозрением спросил:
— Печенка?
— Почему обязательно печенка? — сказал Юрковский. — Мне просто жарко. И пора бы тебе знать, что ессентуки от приступов не помогает.
— Ты по крайней мере взял свои пилюли? — спросил Быков.
— Что ты к нему пристал? — сказал Дауге.
Все посмотрели на него. Дауге опустил глаза и сказал сквозь зубы:
— Так ты не забудь, Владимир. Пакет Арнаутову нужно передать сразу же, как только вы прибудете на Сырт.
— Если Арнаутов на Марсе, — сказал Юрковский.
— Да, конечно. Я только прошу тебя не забыть.
— Я ему напомню, — пообещал Быков.
Они замолчали. Очередь у автобуса уменьшилась.
— Знаете что, идите вы, пожалуйста, — сказал Дауге.
— Да, пора идти, — вздохнул Быков. Он подошел к Дауге и обнял его. — Не печалься, Иоганныч, — сказал он тихо. — До свидания. Не печалься.
Он крепко сжал Дауге длинными костистыми руками. Дауге слабо оттолкнул его.
— Спокойной плазмы, — проговорил он.
Он пожал руку Юрковскому. Юрковский часто заморгал, он хотел что-то сказать, но только облизнул губы. Он нагнулся, поднял с травы свой великолепный портфель, повертел его в руках и снова положил на траву. Дауге не глядел на него. Юрковский снова поднял портфель.
— Ах, да не кисни ты, Григорий, — страдающим голосом сказал он.
— Постараюсь, — сухо ответил Дауге.
В стороне Быков негромко наставлял сына.
— Пока я в рейсе, будь поближе к маме. Никаких там подводных забав.
— Ладно, пап.
— Никаких рекордов.
— Хорошо, пап. Ты не беспокойся.
— Меньше думай о девицах, больше думай о маме.
— Да ладно, пап.
Дауге сказал тихо:
— Я пойду.
Он повернулся и побрел к зданию аэровокзала. Юрковский смотрел ему вслед. Дауге был маленький, сгорбленный, очень старый.
— До свидания, дядя Володя, — сказал Гриша.