— Ты полагаешь, не надо? — задумчиво спросил Дауге.
— Конечно, не надо. Ни к чему это, честное слово.
Дауге, склонив голову набок, прищурившись, взглянул на него.
— Уж не воображаешь ли ты, — ядовито произнес он, — что я раскис оттого, что меня вывели в тираж? Что я, жить не могу без этих самых таинственных бездн и пространств? Извини, голубчик! Плевать я хотел на эти бездны! А вот что я один остался… Понимаешь? Один! В первый раз в жизни один!
Гриша неловко оглянулся. Толстый иностранец смотрел на них. Дауге говорил тихо, но Грише казалось, что его слышит весь зал.
— Почему я остался один? За что? Почему именно меня… именно я должен быть один? Ведь я не самый старый, тезка. Михаил старше, и твой отец тоже…
— Дядя Миша тоже идет в последний рейс, — робко напомнил Гриша.
— Да, — согласился Дауге. — Миша наш состарился… Ну, пойдем выпьем.
Они вошли в бар. В баре было пусто, только за столиком у окна сидела какая-то красивая женщина. Она сидела над пустым бокалом, положив подбородок на сплетенные пальцы, и смотрела в окно на бетонное поле аэродрома.
Дауге остановился и тяжело оперся на ближайший столик. Он не видел ее лет двадцать, но сразу узнал. В горле у него стало сухо и горько.
— Что с вами, дядя Гриша? — встревоженно спросил Быков-младший.
Дауге выпрямился.
— Это моя жена, — сказал он спокойно. — Пойдем.
«Какая еще жена?» — подумал Гриша с испугом.
— Может быть, мне пойти подождать в машине? — спросил он.
— Чепуха, чепуха, — сказал Дауге. — Пойдем.
Они подошли к столику.
— Здравствуй, Маша, — произнес Дауге.
Женщина подняла голову. Глаза ее расширились. Она медленно откинулась на спинку стула.
— Ты… не улетел? — сказала она.
— Нет.
— Ты полетишь позже?
— Нет. Я остаюсь.
Она продолжала глядеть на него широко раскрытыми глазами. Ресницы у нее были сильно накрашены. Под глазами сеть морщинок. И много морщинок на шее.
— Что значит — остаешься? — недоверчиво спросила она.
Он взялся за спинку стула.
— Можно нам посидеть с тобой? — спросил он. — Это Гриша Быков. Сын Быкова.
Тогда она улыбнулась Грише той самой привычно-обещающей ослепительной улыбкой, которую так ненавидел Дауге.
— Очень рада, — сказала она. — Садитесь, мальчики.
Гриша и Дауге сели.
— Меня зовут Мария Сергеевна, — сказала она, разглядывая Гришу. — Я сестра Владимира Сергеевича Юрковского.
Гриша опустил глаза и слегка поклонился.
— Я знаю вашего отца, — продолжала она. Она перестала улыбаться. — Я многим ему обязана, Григорий… Алексеевич.
Гриша молчал. Ему было неловко. Он ничего не понимал. Дауге сказал напряженным голосом:
— Что ты будешь пить, Маша?