— Закусывай, русский.
Сафин потянулся к разломанной на части курице и тут же рухнул лицом вниз на плащ-палатку.
Сон был ужасным, Анатолию казалось, что его опутывают щупальца гигантского спрута, их объятия душили, потом он кубарем катился по склону горы... То взмывал ввысь и несся на гигантской карусели, и все вокруг стремительно проносилось мимо него, то опять летел в бездну.
Проснулся Сафин, ничего не помня, от жуткой головной боли, рот пересох так, что нельзя было пошевелить языком. По привычке Толик опустил руку с кровати, где он обычно всегда ставил бутылку с минеральной водой или пивом. Но, кроме пары ботинок, там ничего не оказалось, и вместо ковра оказался шершавый бетон. Только сейчас до журналиста стало доходить, что он не в Москве и не у себя дома.
Открыв глаза, он несколько минут смотрел в потолок.
Потом тяжело вздохнул и оторвал голову от постели. Проделал он эту операцию крайне осторожно, справедливо полагая, что голова в данный момент — это драгоценный сосуд из тончайшего стекла.
Мутным взглядом Сафин обвел помещение — оно ему было абсолютно незнакомо. Впрочем, в эту минуту журналисту было совершенно на все наплевать — в полуметре от кровати, на столике стояла полулитровая бутылка из темно-коричневого стекла с красочной этикеткой «Боржоми». С проворством рассвирепевшей кобры Толик метнулся к столу, схватил бутылку и, срывая в кровь кожу на пальцах, оторвал пробку. Искрящийся шипучий напиток с клокочущим звуком перелился из бутылки в глотку, а оттуда в желудок журналиста, обильно орошая газированной минералкой пересохшие внутренности.
Поставив на стол опустевшую бутылку, Толик смачно и громко отрыгнул, снова завалившись на постель, забыв про свою бесценную и хрупкую голову.
Сейчас в его кладезе воспоминаний и размышлений не было ни одной мысли на тему, где он и что с ним.
«В конце концов какой-то результат да будет», — решил журналист. Он попытался заснуть, надеясь, что сон притупит адскую головную боль, но из-за этой боли сон не шел.
Около часа Анатолию пришлось промучиться, прежде чем дверь отворилась и в бокс вошел Тимур Гафуров. Его лицо заросло густой щетиной, но светилось, как всегда, лучезарной улыбкой.
— С приездом, дорогой, — поприветствовал гостя чеченец.
— Тимка, это же свинство с твоей стороны, поить гостя «паленой» водкой, как какого-то бомжа, — вместо ответного приветствия начал ругаться Анатолий.
— Это не водка, — пояснил Тимур, перестав улыбаться. — Это клофелин.
— Но зачем же...
— Потому что ты находишься не в лагере какого-то полевого командира, а в правительственном бункере. Так сказать, святая святых нашего движения. Соответственные и меры предосторожности.