Уговорить себя в своей невиновности тем более не получалось. Если так рассуждать, сказал он сам себе, то дойдешь до того, чтобы позвонить этому подонку и поблагодарить за то, что он меня не подставил под огонь. Ведь до сих пор у них все получалось, он оставался вне всяких подозрений. А теперь наконец появилась надежда, что деньги упадут в руки.
При этом сам Петров, как только оторвет куш, должен укатить за пределы этой страны и, значит, слава богу, перестанет взрывать ему мозг. Если не дергаться, а потерпеть еще чуть-чуть, то еще и в выигрыше останешься. Что же касается Таранкова, то в конце концов, это реальный шанс помочь товарищу. Если ему нужны деньги, а Петров, как правило, не блефует, он будет даже признателен за добрую весть, за возможность получить дочь обратно. Но какой же Петров подонок! Он хотел дать Таранкову денег для того, чтобы потом ровно их все в виде выкупа за дочь забрать назад, получив еще и документы.
Мозг Геннадия Владимировича разбушевался в негодовании. Внутренний голос подсказывал ему, что нельзя влазить в авантюру заодно с Петровым, но он же взывал к благоразумию ради того, чтобы вернуть Лизу Таранкову. Получив деньги, он мог расширить деятельность партии и таким образом отработать свою вину.
— Геннадий Владимирович, вам нехорошо?
Голос секретарши вернул его на землю. Девушка стояла рядом с ним, вежливо склонившись. Видимо, она зашла довольно давно и, возможно, даже испугалась, увидев начальника в странном положении — сидящим на одиноком стуле посреди комнаты. Кудраков был полностью погружен в свои мысли. А на столе стояла недопитая бутылка коньяка.
— Ой, Наташа! Добрый день. Нет, все нормально. Сколько времени?
К своему ужасу, Кудраков понял, что просидел вот так почти час. Он заверил девушку, что ему ничего не надо, и отпустил ее возиться с текучкой. Когда она вышла, Геннадий Владимирович подошел к столу, взял телефон и набрал номер Таранкова, не особо рассчитывая, по сложившейся за неделю привычке, на ответ.
Петр Васильевич ответил. Голос его был уставший, но в нем проблескивали нотки какой-то, как показалось Кудракову, скорее радости, чем горя и отчаянья.
— Приветствую, Геннадий Владимирович. Каким ветром?
— Ну, я тебя давно ищу. Ты не отвечал или был выключен целую неделю. Я волновался. А потом…
Кудраков рассудил, что нет резона тянуть резину и нет смысла лезть к Таранкову в душу. Если тот захочет, он сам все расскажет. Если не захочет, то это его право. Прямое обращение по делу с намеком на деньги даст его другу возможность самому сделать выбор: говорить или не говорить.