— Тогда получается, — предположил прыщавый юноша, — что обещаемый конец света — это обязательно для всех?
— Ну а как же? Свет — это все, то есть все-все, включая людей. Но если вам так не хочется это осознавать, то можно посмотреть и, так сказать, с другой стороны, с конца. Если наступает конец света, будь то земля или просто свет солнца, то ни один человек не сможет выжить.
— Так что же это получается, — почти возмутилась бабуля-мумия, — никакой надежды пережить и потом внукам рассказывать?
Аудитория грохнула от смеха.
— Пожалуй, вы совершенно правы: никакой надежды, — с улыбкой заверил ее Игорь Леонтьевич.
— И вы так спокойно об этом говорите?! — стареющая дама в розовом с рюшечками платье мимоходом поправила прическу, почувствовав, что все уставились на нее. — Как будто вам-то это не угрожает, как будто вы владеете секретом, который вас спасет.
— Может быть, — лектор улыбнулся еще шире и еще приятнее.
Его глаза излучали счастье единственного обладателя тайного знания, такого знания, которое ставит его намного выше всего человечества, того знания, о котором мечтали все эти люди, собравшиеся сейчас перед ним, которые кто скептически, а кто и с неискоренимой верой внимали его словам и намекам.
— Может быть, — повторил он, но в его интонации слышалось «конечно, конечно». — Но спасет от чего? Давайте начнем с этого. Итак, мадам, от чего спасет?
— От конца света, конечно. Мы же об этом говорим?
Мужчина, похожий сейчас на демона со всей его идеальностью костюма, прически, манер и вдобавок еще с отблеском в глазу тайного знания о конце сущего, снова уселся на столешницу.
— Скажите мне, милая дама, как, по-вашему, я буду себя чувствовать, если останусь один-одинешенек во Вселенной, где нет ни моего дома, ни других, подобных мне? Я что же, буду бродить одинокий по пустынной земле и питаться корнями деревьев, весь ободранный, исхудавший, усталый? И пределов моему отчаянью не будет, потому что надежды найти хоть одну душу не останется, а один я и не смогу и не нужен этому миру.
— Так мы и все вместе не нужны этому миру, — буркнул пожилой мужчина, который сидел ближе к задней стене зала, — мы для него только скопление вредителей, бактерий или вирусов. Мы ему давно мешаем, поэтому он и намерен от нас избавиться. Наша же задача — сохранить вид, сохранить максимум, который будет способен самовоспроизводиться.
Игорь Леонтьевич прищурил один глаз, внимательно уставившись на человека.
— А зачем нам это, не скажете?
— Скажу, — согласился мужчина. — Основной инстинкт. То есть инстинкт самосохранения. Вы же о нем и говорили. Как он есть у новорожденного, так он есть у каждого человека и у всего человечества в целом. Один на всех. Коллективное бессознательное. Если нам грозит смерть, мы будем — пусть в последний момент, но все вместе бороться за выживание. Помиримся, объединимся и интуитивно что-то предпримем.