Когда пожар потушили, глава департамента пожарных подошел к маме и папе, и они тихо о чем-то поговорили. Я была слишком далеко, чтобы их услышать. Мама упала в папины объятия, и нас троих отвезли в полицейской машине в больницу в соседнем городе, где дали отдельные палаты и следили за нашим состоянием после отравления дымом. Врач сказал мне, что маме дали успокоительное и что я смогу увидеть ее лишь утром. Медсестры принесли томатный суп и позволили не спать, а смотреть мультики, пока над горизонтом не поднялось солнце. Мне было восемь, и я была слишком маленькой, чтобы понять смерть. Слишком юной, чтобы понять, что Дженни больше нет – нет совсем – и что я больше ее не увижу. По крайней мере, целый год я ожидала, что однажды проснусь утром перед школой, и она внезапно вернется, целая и невредимая, как раньше, до пожара. Но, отложив в сторону расхожее мнение об особой связи близнецов, – каким-то образом той ночью в больнице я уже знала, что Дженни мертва. Не припомню, чтобы встревоженные медсестры сообщали мне об этом, но я знала.
На следующий день мама пришла ко мне и села на кровать рядом со мной. Ее глаза были опухшими после тяжелого многочасового сна, вызванного лекарствами. Отец стоял рядом, положив руки ей на плечи.
– Дженни, нам нужно кое-что сказать тебе. Тебе будет сложно это понять, – начала мама.
Я открыла рот, чтобы поправить ее, но замешкалась. Мне стало ясно, что у меня есть шанс снова поменяться местами с сестрой. Я могла бы позволить им и дальше думать, что я – Дженни, а в пожаре погибла МакКенна. Но, будучи невинной, наивной восьмилеткой, я не увидела в этом для себя выгоды. Что-то подтолкнуло меня все же исправить эту ошибку.
– Я МакКенна, мама, – исправила я ее.
Я была слишком мала, чтобы понять, что и у родителей бывают любимчики; это происходит непроизвольно.
Даже на медицинской табличке в ногах моей больничной койки стояло имя Дженнифер Лора Брейди. Намеренно ли родители так заполнили мои данные или это была невинная ошибка? Я не осмелилась об этом спросить.
Проснувшись, я обнаружила, что солнце уже низко. Значит, было почти время ужина. Я зевнула и потянулась. Сон о пожаре закончился, как и обычно, сценой в больнице. Еще пару мгновений я неподвижно лежала, вспоминая, как почти через год после пожара мама сидела в одиночестве на пороге каждую ночь, уставившись на пустую выжженную площадку на углу улицы, а весна переходила в лето. Однажды ночью я вышла и села на порог рядом с ней.
– Я могу быть Дженни, если хочешь, – серьезно сказала я. Ее горе было таким сильным, что я была готова сделать что угодно – даже пожертвовать своей личностью, – чтобы вернуть прежнюю маму.