– Я такой, какой я есть, – произнес Массимо. – Я всегда отличался от остальных членов моей семьи. – Ему сильнее захотелось выпить бурбона. – Им было все равно, что их одежда изнашивается и трещит по швам и у них нет денег, но мне было не все равно. Они думают, любовь может все исправить, но на самом деле все исправить может только тяжелая работа. Я люблю их по‑своему, но я ни разу не чувствовал к ним близость, и она никогда не была мне нужна. Я не собирался быть богачом, но хотел стать достаточно обеспеченным человеком, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Ливия тут же спросила:
– Ты любишь их по‑своему? Это говорит о том, что ты испытываешь к ним любовь не только на химическом уровне.
Он прищурился, глядя на нее:
– Ты искажаешь мои слова в свою пользу.
– Нет, я просто указываю на твое лицемерие. Ты отлично знаешь, что любовь, как бы она ни возникла, реальна, но используешь науку как оправдание, чтобы отрицать реальность наших с тобой отношений. У меня никогда не было дырявой обуви или одежды, но, если бы у меня был выбор, я бы предпочла бедность, а не то детство, которое у меня было. Мой отец всегда был щедрым и давал мне все, о чем я просила, но я его ужасно боялась.
Его глаза оттенка карамели заблестели, и в душе Ливии затеплилась надежда.
– Всякий раз, когда он обнимал меня, я чувствовала, как его пистолет в кармане утыкается мне в грудь. Когда его убили, я расстроилась, потому что он был моим отцом. Но я никогда не горевала о нем так, как остальная часть моей семьи, потому что считала его чудаком из моего раннего детства. Моя мать почти мной не занималась. Когда она появлялась дома, то была либо пьяной, либо под дозой. Я практически вырастила Джанлуку: именно я отводила его в школу каждый день, помогала ему с домашним заданием и следила, чтобы он ел горячую пищу на ужин.
Твои родители – порядочные, законопослушные, любящие люди. – Если бы пришлось, она бы боролась за его семью. Но это была не просто борьба за себя или за Бриаторе. Она пыталась пробиться к Массимо. Ей хотелось, чтобы он очнулся и увидел радость любви и семьи, которую отрицал. Она встала, взяла саронг и прибавила: – Они могли бы работать дольше или устроиться на дополнительную работу, чтобы дать тебе все, что ты хотел. Но они предпочли быть рядом с тобой всегда. Жаль, что ты не понимаешь, как это ценно.
– По‑твоему, детство любого человека, в отличие от твоего, можно считать бесценным.
– Может быть, – ответила она и надела саронг. – Но мы говорим о наших семьях. Ты сильно отличаешься от своих родственников, но ты все равно на них похож. Ты щедрый человек. Но твоя щедрость материальна, а их – душевна.