— Откуда ты знал, что нужно делать?
— Видел однажды, как умер ребёнок. Ребёнок, которого можно было спасти. И ни один из десятков бывших там взрослых не имел понятия об элементарных принципах оказания первой помощи.
— Он тоже подавился?
— Это была девочка, лет четырёх-пяти, она утонула в городском бассейне. Мне было десять, и… после того случая я выучил всё, что следует знать любому хоть сколько-нибудь разумному человеку.
— Эштон…
— Да?
— Из тебя выйдет потрясающий врач. Один из тех, кто славится на континенты, о ком говорят: доктор от Бога!
— Это вряд ли. У меня другие планы.
— Медицина не входит в них?
— Нет.
— А я слышала, что ты учишься, чтобы стать медиком.
— Я учусь, чтобы быть образованным. А планы на жизнь не всегда определяются желаниями и призванием.
— Всегда. Любой человек сам определяет свой путь. Если только он не пожизненный заключённый в какой-нибудь тюрьме! — улыбаюсь. — Я вот недавно книгу прочла об одной девочке, выжившей в пожаре… но изуродованной, она сумела стать известной актрисой. Что останавливает тебя? Разве есть весомая причина?
— Есть.
— Какая?
Только в этот момент Эштон, наконец, решает удостоить меня своим коротким, искоса посланным взглядом. Думаю, он и понятия не имел о том, как много значил для меня тот мимолётный, болезненный контакт с его карими, почти чёрными в этом освещении радужками. Пусть это всего несколько мгновений, затерявшихся в вечности, но они были отданы мне, только я и только мои глаза стали на короткий миг его центром, фокусом его интересов…
— Пусть моя причина останется при мне, окей?
— Как пожелаешь! — отвечаю, с трудом сдерживая обиду.
Он отворачивается, но я успеваю заметить кровь на его лице.
— Эштон, у тебя разбито лицо…
— Знаю! — слышу в голосе усмешку. — Какой же героизм без телесных повреждений?
— Почему ты так мало ценишь то, что сделал сегодня?! У меня такое чувство, словно ты не осознаёшь даже, что именно произошло! Для тебя это как будто было просто работой, которую следовало сделать безупречно. Ты выполнил её и даже, о Чудо, немного доволен собой!
— Так и есть. Это просто работа, как и любая другая. Одно только отличие — больше усилий на то, чтобы обуздать собственные эмоции.
— И у тебя это выходит просто… нечеловечески! Те, кто Эштона не знают, могут даже решить, что ты их и вовсе лишён! А между тем, ты сегодня жизнь спас трём людям, Эштон!
— Одному.
— Одному сохранил, а спас троих!
— Не понял?
— Родители мальчика, Эштон! Страшно подумать об их жизни, о том, что стало бы с ними, с их семьёй, их душами, если бы сегодня в этом ресторане, полном холёных взрослых, не случилось бы быть тебе!