Алекс смотрит в мои глазами своими тёмными, проникая очень глубоко, доставая, кажется, до самого дна моей души, а у меня от его слов и признаний в буквальном смысле истерика…
— Соня, меня в квартире, которую я заставлял себя считать домом, ждал только один человек, тебя ждут и любят пятеро. А сколько ещё любящих тебя раскидано по свету? Принимая любые решения, которые касаются только тебя самой, помни о том, какую боль принесут их последствия твоим близким. Поразмысли, как скоро они смогут её пережить, и у всех ли вообще это получится. У меня вот точно нет, потому что мы с тобой родственные души, так ведь?
— Так… — меня душат слёзы, и я, пожалуй, впервые осознаю до самого конца, что именно сотворила.
— Помни, всегда помни о том, как сильно я люблю тебя, как болит мамино сердце о твоих ошибках и промахах, и что будет с ней и со мной, если один из них вдруг окажется фатальным. Подумай о том, какую выбоину это событие оставит в сердцах сестёр и брата, бабушки с дедушкой, твоего родного отца… Ты видишь, сколько людей ждут тебя? И это не случайные люди, как было у меня, а твои самые родные, роднее не бывает, понимаешь?
Я киваю, как игрушечная собачонка, потому что не в силах произнести ни слова — в горле одни рыдания. Отец обнимает меня обеими своими ручищами, и на груди у него так хорошо, так спокойно… Я больше никогда, никогда-никогда не прикоснусь ни к одному наркотику…
Я не имела даже отдаленного представления о том, к чему приведёт выходка в клубе. Если б только мой глупый девичий мозг мог это предвидеть…
Понимание содеянного не дошло до меня, даже когда мама, как бы невзначай, сообщила за ужином, что Эштон принял решение вернуться домой, в Париж, к матери.
— В Сорбонне готовят не худших бизнес-специалистов, нежели в нашем Университете!
— А как же медицина? — расстроено интересуется Лурдес.
— Ну, это уж он сам решит: если захочет, поступит и на медицинский!
А я не могу разжать рта. Горе. В моей душе горе выжгло пустыню в считанные секунды осознания этой новости.
Я приняла свою кару покорно. С понурой, можно сказать, головой.
Но никто и никогда не остановил бы меня, если бы ни та его фраза: «зачем ты приволок её сюда?».
Подлая, ненавистная фраза, разрушившая надежды, уничтожившая мечты и меня. Я не нужна ему. Не интересна. Безразлична. Даже докучлива, если хотите.
Это известно всем, и именно поэтому мне так заботливо помогают излечиться от болезни, создавая буквально тепличные условия. Я не виню ни отца, ни мать, потому что знаю: будь у меня хоть малейший шанс на взаимность, они никогда не совершили бы ничего подобного.