— Ты чего орёшь-то так! — заталкиваю его в ванную, потому что дверь спальни напротив может в любой момент открыться.
— Сонь, ты чего зарёванная-то вся? А сестра? Какого хрена не сказала ничего, почему отец мне звонит?
— Лёш, он как всегда нагнетает!
— Не как всегда и не нагнетает! Почему глаза красные? Почему на щеках пятна?
— И что? Порыдать мне уже нельзя без того чтобы не отчитаться?
— Отчитываться не обязательно. Просто не делай глупостей!
— Да я не делала, блин, никаких глупостей! Задолбали вы оба уже!
— Вы — это кто? Я и Алекс? Или я и…
— Ты и папа. Лезете мне в душу вечно, всё вам нужно знать, всё контролировать!
— Я старался не лезть, и во что это вылилось? Отец звонит и орёт на меня как потерпевший, почему, видите ли, его Соня сидит одна в туалете и плачет! О чём это, мол, я, твой брат, думаю, когда такое происходит?! А мне, ты знаешь, вот больше делать нечего, следить только, чтоб ты в туалетах не рыдала! Всё! Приводи физиономию в порядок и спускайся со мной. От меня ни на шаг, пока отец за тобой не приедет.
Умываюсь, поправляю незатейливый макияж. Брат у меня отходчивый, а потому уже подмигивает в зеркало:
— Расскажешь, кто обидел? Или тайны свои только отцу доверишь как всегда?
— Никто не обидел, Лёш. Честно. Я сама себя обижаю, а сделать ничего не могу.
— Не понял… — тянет брат. — Влюбилась что ли?! Опаньки… Вот это номер! И он здесь? Кто? Скажи мне, кто? Я должен это знать, сестра, ради твоего же блага!
Отец приезжает неожиданно скоро: ночной город очень быстрый без пробок. Люди, парни, девушки, сразу кидаются здороваться с ним, тянут ему руки, он отвечает, но не всем — сразу как вошёл усердно шарит глазами по периметру, знаю, ищет меня.
Находит, на лице его сосредоточенность тут же сменяется расслабленной улыбкой. Я пробираюсь к нему, и теперь только понимаю, как правильно он поступил, что приехал за мной. С силой вжимаюсь в знакомую родную грудь. Его руки заключают меня в кокон спокойствия и умиротворения. Этот человек никогда не предаст, не бросит в беде, не останется равнодушным. Мне хорошо, боль отпускает, мой отец и без слов может вылечить, развеять плохое, найти ему объяснение, обнадёжить, что хорошее не за горами.
Он целует меня в лоб, в макушку, в ухо. Подозреваю, он и сам не отдаёт себе отчета в том, что ласкает меня прилюдно. Он переживал. Он сильно беспокоился, тревожился обо мне. И только увидев, успокоился: тревога волной сошла с его собранного тела и сосредоточенного лица.
Отрываюсь от его груди, поднимаю глаза, хочу встретиться с его умным, всегда понимающим меня взглядом, но Алекс смотрит не на меня. Он смотрит на Эштона.