Глупый виновато молчит, возразить нечего.
— А ведь тебя предупреждали, — вздыхает умный. — Тебя, дурака, учили! Помнишь Старкова?
— Помню, — хлопает глазами глупый.
«Дурака учить — только член тупить», —
гласит народная мудрость.
Вскоре после того, как я пригнал «Дафнию» из Хельсинки в Питер, на борт зашел Леша Старков. Спортивный журналист и яхтсмен, он обшарил все углы и осмотрел комфортабельные примочки, одобрительно кивая. Потом сказал, что уважает мой выбор и что за это следует выпить.
Когда же узнал о моем намерении идти вокруг Европы, отставил рюмку.
— Ты серьезно?
— В общем, да.
Старков обвел взглядом тиковые стены салона, затем меня, как бы прикидывая шансы.
— А впрочем, — сказал он. — Если не будешь нахальничать… — И выпил.
И вот только сейчас, слушая, как скрипит и стонет «Дафния», падая с очередной волны, я понял глубокий смысл слов, сказанных опытным моряком.
Он-то сказал, но я-то осознал только сейчас.
Храбрость как отсутствие воображения
Самоуверенность — это твердокаменная скала, испещренная пышными глупостями типа: «Человек — венец творения» или «Человек — это звучит гордо».
Беру зубило и от имени ныне покойного Леши выбиваю на этих скрижалях главный закон моряка: «Не нахальничай».
От себя добавляю: «Если ищешь соперника, чтобы в поединке испытать отвагу и силу, не иди для этого в море. А если пошел и благополучно вернулся, то не воображай, что победил стихию благодаря своей силе и мужеству. На самом деле ты всего лишь удачно проскочил, потому что везучий».
Мысленно отсылаю эти горькие рекомендации человечеству и рулю, стоя враскоряку — одной ногой упираюсь в крышку плиты, второй цепляюсь за сиденье. Рукой прижимаю к штурманскому столу карту с прокладкой, согласно которой через десять миль предстоит поворот на первую пару буев фарватера Витте. Второй рукой ворочаю штурвал, но с трудом — болит от лопатки до кисти. Сделать бы укол, но сейчас не до него, поэтому, не оставляя руля, разбиваю ампулу вольтарена и содержимое выпиваю — гадость редкая!
Для того чтобы довести мое состояние до высшей степени отвратительности, небо заволакивает тяжелыми тучами и начинаются дождевые заряды. Вместе с брызгами от волн, которые уже свободно гуляют по баку, дождевые струи заливают лобовые стекла. Щетки с такими потоками не справляются, видимость падает. В семь тридцать проходим траверз маяка Аркона. Выруливаю из-за мыса с романтическим названием Гельорт, и тут начинается такая романтика… Ветер добавляет еще несколько метров, а волны делаются похожими на прибойные — с крутым подветренным склоном, отчего даже мореходную «Дафнию» начинает бить в скулу. Причину появления столь странной «неправильной» волны я понял позже, когда в спокойной обстановке рассмотрел карту и увидел, что шел внутри пятиметровой изобаты, то есть, желая сократить путь, прижался к береговой отмели, где длинная балтийская волна уже начинала закипать. Мне бы уйти мористее… но это я понял только задним числом.