Мила наконец-то встала прямо перед Себом. Она вскинула подбородок, и он посмотрел в ее прекрасные глаза, обрамленные длинными ресницами.
— Не недель, Себ. Долгих лет.
— Лет?
— Еще до того, как ты поцеловал меня за серф-клубом.
Мила закрыла глаза и глубоко вздохнула, а потом неожиданно засмеялась.
— Я любила тебя с тринадцати лет. Просто чтобы ты понял — это была навеянная разгулявшимися гормонами подростковая любовь. Чуть позже это чувство стало платоническим — не без усилий. Но теперь…
— Любовь? — повторил он, потрясенный до глубины души.
— Да, — ответила Мила. — Любовь. Мне потребовалось время, чтобы осознать это, но в тот самый момент, когда я через свою витрину увидела, что ты стоишь на улице… я все поняла. И я захотела быть с тобой больше всего на свете. Если честно, я хочу разделить с тобой важнейшие моменты своей жизни. По-моему, это любовь, ведь так?
Себу нечего было сказать. Его разум лихорадочно пытался постичь суть признания Милы.
— И, раз уж я люблю тебя, я не собираюсь заниматься этим фарсом, легкомысленно развлекаясь и выслушивая бессмысленные речи о том, насколько ты плох в отношениях. Я не собираюсь быть с тобой, если единственно возможным исходом будет то, что ты причинишь мне боль. Мне надоело. Я сыта этим по горло. Моим отцом, Беном. Тобой. С меня хватит.
Если бы только он мог опровергнуть все, что сказала Мила! Если бы мог броситься к ней и притянуть ее в свои объятия — если бы мог сказать ей, он тоже ее любит, что он никогда, никогда не причинит ей боль…
Но все это не было бы правдой.
Он любил Милу. Любил всю свою жизнь. Но изменилось ли это чувство, эта любовь друзей детства? Любил ли он ее как женщину?
Так или иначе, это не имело значения. Главное, он не мог сказать Миле, что не заставит ее страдать. Не мог даже пообещать, что приложит все усилия, чтобы не допустить этого…
Он обязательно сделал бы ей больно. Это было неизбежно.
Когда-то он всем сердцем любил Стеф, но все-таки отмахнулся от нее. Подтолкнул к наркотикам. К смерти.
Он был неисправим. А Мила заслуживала большего.
— Прости, Мила, — только и сказал он.
А потом Себ ушел — потому что должен был уйти.
Он сорвался в самую глубину пропасти.
День рождения Стеф приходился всего за пару недель до Рождества.
Занятия Милы по гончарному делу закончились неделей раньше, но магазин все еще был забит до отказа, и часто Шери с Милой приходилось вдвоем справляться с не иссякавшим потоком клиентов.
У Милы не оставалось времени садиться за гончарный круг днем, и она стала работать допоздна. Ей удалось найти вазы для нового оформления витрины, но требовалось восстановить приемлемый размер запасов. Эта задача пришлась как нельзя кстати — хотя Мила была выжата как лимон.