Но теперь уже белогвардейцу хотелось только мстить. Как в капельке воды, здесь отразились законы классовой борьбы — тяжелой, бескомпромиссной.
Нутром Айвазян почувствовал, что Шипилов, этот палач, где-то рядом, и поэтому клокочущим голосом закричал:
— Сотник! Сюда-а! Развязать язык этому пар-ршивцу!
Шипилов не заставил себя долго ждать. Вбегая в низкую дверь шалаша, он будто переломился в пояснице и с протянутыми страшными руками, с растопыренными пальцами надвигался на Никитку.
После первого же крика мальчика Айвазян стремительно вышел наружу. Тугой воротник кителя душил его, но полковник не рванул ворот, а расстегнул его обмякшими нетвердыми пальцами, затем уселся прямо на траве и заставил себя глядеть в небо.
Оно было голубым, с редкими клочками белых, как мыльная пена, облаков. Под таким небом хорошо косить траву, слушать жаворонка, петь тягучую старинную песню или просто, закинув голову, глядеть и привольно дышать. Страшное усилие сделал над собой полковник. Затыкать уши он не желал, но все же сумел заставить себя отключиться, не думать о криках истязаемого ребенка. «Да, да, я все слышу, я не глухой, но мне… да, да, мне нет никакого дела до всего этого. В конце концов, идет беспощадная борьба… Что-о? Ребенок?.. У него есть или была мать, — Айвазян незаметно для самого себя почти вслух прочел невесть из какого уголка памяти вынырнувшие строки: «Сын осеняется крестом… сын покидает отчий дом…» Стихи поэта Александра Блока.
Он сидел, обхватив руками голову, и слегка покачивался. Но потом встал, оправил китель и слегка прикрикнул на себя:
— Ра-аспустились, полковник. Вы не офицер, а неврастеническая барышня.
Тяжелой походкой вышел из шалаша сотник Шипилов. Оттуда теперь доносился уже не крик, не стон, а лишь жалобный всхлип избитого до полусмерти Никитки.
Дикая сцена расправы не осталась незамеченной. Конечно, казаки и солдаты не рискнули собраться толпой: чуть сойдутся двое или трое — и уже косой взгляд урядников или вахмистров.
Но тень неодобрения пробегала по лицам многих из тех, кого свысока именовали «нижними чинами». Некоторые даже не глядели в сторону шалаша, просто проходили мимо, печально сутулясь и едва сдерживая вздох.
Старческой походкой, маленькими шажками в шалаш вошел полковник Красильников. Он по привычке ударял стеком по голенищам сапога. Сотнику Шипилову, вытирающему липкие руки, начальник бросил:
— Мальчишку туда же, в сарай! К остальным…
Вчера один из отрядов белых совершил налет на небольшой хуторок. Кого-то пострелял там, а пятерых коммунистов привел сюда. «К остальным» — это означало, что Никитка разделит судьбу тех коммунистов. Расстрел, только расстрел ожидал их.