Ружа медленно встает: — Ладно, раз так, пойду. — Она берет заплечный мешок и подходит к сундуку. Склонившись, открывает его и вынимает стопки белоснежного белья. Кладет вещи в мешок.
Мать поднимается на постели и кричит:
— Боже мой! Что ты, дочка, делаешь?
— Беру накидки, — хмуро отвечает дочь.
— Не наказал бы тебя бог! Неужели ты хочешь отдать их этому живодеру? — ломает руки мать.
Ружа выпрямляется над сундуком и оборачивается к матери.
— А как же вы, маменька, думаете? По-вашему, мельник даст мне муку даром?
— У тебя, как-никак, есть деньги, — возражает мать. — И ты должна попросить, напомнить про отца.
— Несколько засаленных десятикронок? Вы это называете деньгами? Вам кажется, что эти бумажки сегодня на что-нибудь годятся? И просить? Вы верите, будто на эту старую роушмидскую свинью подействуют просьбы! Что ж, посмотрим. Я не так уж глупа, как вы думаете. Я не стану совать мельнику все сразу. Эх, мама, мама. Если бы он удовлетворился только этими накидками. Ну, да вы этого хотели! — словно про себя вздыхает Ружа.
У матери, следящей за каждым ее движением и словом, прорывается раздражение:
— Не греши, дочка! Такой товар! Еще бы ему не понравился! Я купила их перед войной у Голого. Старик Голый был честный торговец. Он торговал только хорошим товаром, а не какой-нибудь рванью или дрянью. Как-никак он себе поместья не купил еще, как этот вор Напрстек. Об этом писали недавно в «Свободе», — старуха Веселая было разговорилась, но Ружа уже закинула на спину мешок и молча пошла к двери.
Матери вдруг становится ее жаль. Но она все-таки боится, чтобы дочь в последнюю минуту не передумала. Поэтому она успокаивает и подбадривает ее.
— Ты, дочка, не сердись на меня! Поцелуй хоть! Понимаешь, если б могла, я тебя не послала. Сама пошла бы, да не подняться мне. Ну, да я сказала. Ты все-таки девушка. Не съест же тебя этот старый хрыч. Не бойся!
Ружа уже на крыльце, мать вдруг вспоминает и кричит.
— Слышь, дочка! Чтобы не забыть: пяток картошек нас не спасет. Не дай себя ограбить. Без муки домой не появляйся!
— Ладно, мама. Как хотите. Ну, я пошла, — машинально отвечает Ружа.
И вот она стоит здесь. Перед воротами Роушмидской мельницы. Рядом с ней толпа других женщин.
На мельничных желобах, широко расставив ноги, стоит мельник. Он исподлобья глядит на собравшихся перед воротами. На просьбы женщин отвечает отказом в грубых выражениях, резко отмахиваясь.
— Я уже сказал, ничего, сегодня ничего. Вы рады бы все у меня растащить. Я из-за вас под арест попадать не хочу. Без того жандармы постоянно вокруг рыщут. Еще недоставало за свою же доброту в тюрьму угодить. Нет, нет! Не ревите тут! Мне никакого театра здесь не надо! Слова своего я не изменю. Убирайтесь, голота! Не то спущу пса!