Три голых нары под стеной
Да умывальник жестяной,
С водою затхлой грязный жбан —
Вот нашей камеры весь план.
Квартирка, видишь, хороша,
Зато не стоит ни гроша.
Без ручки дверь, а в вышине
Решетки крепкие в окне.
Зачем решеточки у нас,
Поймешь ты позже, а сейчас,
Пострел мой миленький, прощай,
Себе головку не ломай.
Во двор гляжу я из окна,
Лежит там елочка одна,
Так одиноко в стороне
Прижавшись к каменной стене.
Петух там бегает один.
Четыре курочки за ним.
Вот это все, что вижу я,
Маринка милая моя.
Стена кончается; изба,
На крыше черная труба,
По проводам проходит ток.
Да неба синего клочок.
По небу облачко бежит,
И звездочка в окно глядит.
Я поцелуй горячий с ней
Шлю милой доченьке моей.
Ты в Кладно, поцелуй, лети
И комнатку ту освети,
Где смотрит Манечка в окно,
Ждет папу своего давно.
Ты ей скажи, что папа вас,
Целует сотни, сотни раз.
И со звездою ласки те
Он, Манька, отдает тебе.
Несмотря на то, что кладненцы сидят в тюрьме, они все-таки участвуют в политической жизни. Им ничто не может помешать и из тюрьмы пропагандировать свои коммунистические идеи.
Тысячи коммунистов арестованы, но это не остановило борьбы за коммунизм. Наоборот, она усилилась и разрослась.
На воле среди рабочих и членов социал-демократической левицы ведется острая дискуссия о том, следует ли основать коммунистическую партию. Следует ли принять условия Коммунистического Интернационала. Надо ли сохранить за революционным движением старое наименование социал-демократической партии. Здесь есть правое и левое крыло. Но есть тут и центр. Тут много людей, которые всегда соглашаются со всеми.
Они не говорят ни да, ни нет, а ждут, что их слова сбудутся. И теперь у левицы тоже обнаружилось такое болото. Оно ищет золотой середины. Взвешивает: правые социал-демократы скомпрометированы. Но левица с трудом решается открыто выступить за коммунизм. Вот удобная почва для центристов. Ни коммунизм, ни правые. Так создадим «независимую революционную рабочую партию»! Вот как начинают маневрировать разные левые а ля Бродецкий, Кржиж, Клейн и им подобные.
Панкрацские волнуются:
«Так мы этого не оставим. Может быть, эти двурушники думают, что раз мы в тюрьме, то они снова будут марать нашу левицу оппортунистической грязью? Не за это мы боролись в декабре. Не для этого поднялись на битву. Зачем нам сидеть в тюрьме, если в партии и в рабочем движении все останется по-старому? Нет, тысячу раз нет! Что вы скажете, товарищи? Надо протестовать. Мы должны обратить на это внимание товарищей, находящихся на воле. Опять ведь берутся за старые свои махинации и козни. Бродецкому и его центристской двурушнической группе мало, что они предали нас в декабре? Вместо того, чтобы понять свою ошибку и стараться загладить свою вину, они думают продолжать свою центристскую политику, которая, как говорится, ни то ни се — ни рыба ни мясо. Подождите, жулики! Вам не удастся нас провести! Панкрацская тюрьма — хорошая политическая школа. Мы все обсудили и как следует взвесили. Мы разглядели ваши планы и поняли вас. Когда целый день надрываешься в шахте, нет ни времени, ни возможности обдумать политические вопросы. А теперь нам дали для этого и время и возможность. Мы разгадали ваши новые планы и политические махинации. А раз мы сумели разгадать их, то должны суметь их сорвать. Тонда, пиши».