— Альказельцер, — дружно выдохнули оба собутыльника.
— Еще чего. Альказельцер придуман для среднего класса. А богатеи пьют алкоголь, который не вызывает поутру головной боли.
— Разве такой бывает?
— Говорят, бывает. Хотя сам я, не буду врать, не пробовал.
«Так, начали с кризиса, дошли до безвредной выпивки, пора бы переключиться на женщин», — подумал Борис, неторопливо жуя шаурму.
Он затягивал процесс вовсе не оттого, что Арутюн создал некий шедевр кулинарного творчества или, наоборот, подсунул редкостную гадость. Просто по крыше импровизированной забегаловки застучал ставший привычным февральский дождь. Борису вспомнился образец настенной живописи, увиденный им где-то на Ленинградке:
Люблю грозу в начале мая,
Но в феврале-то на фига, мля!
Конечно, февральские грозы еще не стали привычным явлением, но ведь случалось, случалось. И когда диктор, зачитывая прогноз погоды, говорит, что ночью по области возможны заморозки, мало кого уже удивляет, что речь идет о зиме. Борис не был изнеженным человеком, но всегда предпочитал рациональные действия. Зачем соваться под дождь, если можно его переждать. Время терпит. Червячка он заморил, а до обеда у него нет особых дел. Только заскочить в магазин. Да, у него всегда так. То период бурной деятельности, когда буквально каждую минуту надо действовать или принимать решения, то время тотального безделья, разбавляемого мелкими хозяйственными делами. Нет золотой середины и вряд ли когда-нибудь будет.
Рублев взглянул на пьянчужек. Они делили шаурму. У критика Барака Абамы откуда-то взялся ножичек, которым он разрезал изделие Арутюна на три части. Но каждому известно, что в средней части мяса больше всего. Выпивохи выкинули на пальцах, кому достанется лакомый кусочек. Счастье улыбнулось образованному пьянчужке. Он втянул ноздрями манящий запах закуски, а в это время его приятель доверху наполнил стаканы вином из бутылки 0,7 литра. Бутылка опустела. Выпивохи жадно прильнули к стаканам, словно несколько дней страдали от жажды.
— Хорошо пошла, — выдохнул образованный, проталкивая в рот закуску.
Видимо, с зубами у него была серьезная напряженка.
— Третья, — уточнил его собутыльник.
— Третья? Значит, осталась еще одна, последняя.
— Нет, «последняя» звучит как-то грустно. Мне больше нравится «четвертая».
— Да ты ее хоть сотой назови. Все равно останется каждому дважды по полстакана.
Краем уха слушая этот диалог оптимиста и пессимиста, Рублев поглядывал на улицу, ожидая, когда закончится дождь. Вдруг возле палатки затормозил шикарный автомобиль. Из него выскочил мужчина в отлично сидящем костюме из дорогой шерсти. Он сунул Арутюну деньги и с шаурмой в руках вернулся к лимузину. Любопытства ради Борис заглянул в окошко — благо дождь разогнал всех покупателей.