Орудие взлома «скачки» стараются употреблять только при взламывании комодов, ящиков, шкафов, а двери они предпочитают отворять ключами, которых у них всегда припасены целые связки. Это удобнее в том отношении, что несколько предупреждается тревога, которая неминуема, если хозяин квартиры видит взломанную дверь. Отворяя дверь ключом, вор изнутри снова затворяет ее, ключ кладет в карман и затем «работает» совершенно спокойно. Если в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств подобный «скачок» «засыпется» и попадет в участок, он старается действовать вполне разумно. Не говоря ни слова, он достает из карманов воровские принадлежности и спокойно, не моргнув даже глазом, кладет их на стол перед полицейскими. Он не запирается, называет свою фамилию, отдает свой паспорт, преимущественно «липовые очки» (поддельный паспорт) или «линковы» (на чужое имя) и, пожимая плечами, словно удивляясь волнению поймавших его людей, подробно рассказывает обстоятельства дела. Держит он себя серьезно, с достоинством, не клянется и не плачет, как «учетные», и потому полицейские редко относятся к нему грубо. Если же случается что-либо подобное, то вор обезоруживает полицейского удивленным вопросом: «Вам-то я лично что сделал худого — исполняйте свое дело!» И полицейский невольно бывает вынужден держать себя более мягко, поскольку такое поведение ему нравится и личность преступника его заинтересовывает.
Насколько «скачки» первой категории слишком ординарны и шаблонны, настолько последние в отдельности представляют типичные экземпляры не столько по системе совершения преступления, как по личной оригинальности. Например: один из «скачков» принял себе за правило во время следствия представляться психически ненормальным. Но он не делал это грубо, не представлялся буйным или идиотом, наоборот, он вел себя во всех отношениях как здоровый субъект, но только в объяснение своего поступка приводил довольно оригинальные причины. Обращая внимание исследовавших его врачей на свое развитие и интеллигентность, вор принимался горячо и убедительно уверять их, что кража не есть преступление, а, наоборот, честный поступок. В защиту своей теории он приводил такие доводы, хотя парадоксальные, но остроумные, что врачи изумлялись и становились в тупик. Кончалось, конечно, тем, что его признавали ненормальным, маньяком, и освобождали вследствие этого от ответственности. В другой раз этот субъект стал во время следствия пресерьезно уверять судебного следователя, что он совершает кражи из чувства благотворительности. Он, мол, давно обращал внимание на проблему судьбы малолетних преступников, на вредное влияние на детей тюрьмы и отсутствие учреждений для исправления бедных детей. Будучи вследствие «ошибки» врачей в тюрьме, он тогда воочию убедился, насколько тяжела жизнь несчастных малышей. И вот, не имея возможности помочь такому симпатичному делу из своих личных средств и зная, что честным трудом много не заработаешь, он стал совершать кражи и добычу жертвовать на приюты для малолетних преступников. Сам же он пользовался немногим — лишь бы хватало на пропитание. Следователь пожимал плечами, слушая оригинального вора, наводил о нем справки. Узнав, что он «психический», говорил: «Я так и думал!» А этот мнимо сумасшедший совершил на своем веку бесчисленное число дерзких краж, и все ему сходило с рук. Находясь в компании, он беспрестанно шутил над врачами и их экспертизой. Этот вор был из очень интеллигентной семьи, получил образование; между прочим, родной его дядя — генерал с высоким положением. Он был большой мастер производить так называемые кражи на «замазку». Расхаживая летом по городу, он обращал внимание на квартиры, где стекла в окнах были замазаны мелом или другой краской, и пробирался в эти квартиры: замазанные окна давали ему знать, что хозяева выехали на лето из квартиры.