* * *
Старшина Титов затаился в десяти метрах от немецкого окопа. Ему слышно, как фрицы слева негромко переговариваются. До конца их дежурства еще около часа, и они добросовестно борются со сном. Вот один присел на дно окопа, чиркнул зажигалкой, закурил. Ветер доносит запах бензина, вонь плохого табака. Немец жадно сосет сигарету, плямкает губами — совсем как наш сапер полчаса назад.
Левее, метрах в трехстах, от того места, где затаился старшина Титов, взлетает ракета, долго шипит, пронзая плотный мрак, загорается, но горит неровно, лениво потрескивая, гаснет. Едва наступает темнота, старшина поднимается и в несколько прыжков, сильно косолапя, чтобы не чавкала под сапогами грязь, достигает окопа, перепрыгивает через него и снова ложится в воронку, раскинув по сторонам плащ-накидку, так что, даже зная, что здесь лежит человек, не сразу его разглядишь. Немец же назад не оглядывается. Да эти двое у пулемета старшину пока мало интересуют. Титов почему-то уверен, что случай предоставит ему кого-нибудь посущественнее, чем просто солдаты.
Старшина Титов лежит на дне воронки, не замечая ни воды, скопившейся на дне, ни грязи, ни дождя. Он медленно поводит головой из стороны в сторону, принюхивается и прислушивается. Его чуткий нос давно уловил запахи подземного жилья, и старшине остается лишь поточнее определить направление. Но ветер, как назло, мечется из стороны в сторону, и запахи то возникают, то пропадают. Это значит, что немецкая землянка от него метрах в ста — ста пятидесяти. Да они ближе и не бывают.
Ракету выпускают из ближайшей пулеметной ячейки, из той, что слева, над оврагом. Пока ракета горит, старшина не шевелится, он даже дышит едва-едва. Перед его глазами глинистый скат воронки, желтые комья, пучок жухлой травы, заброшенной соседним взрывом. Поникшие стебельки и длинные листочки вздрагивают от падающих на них дождевых капель. От травы, названия которой старшина не знает, пахнет сеном, от глины — формовочной землей и могилой. Но вот тень от травинок побежала по скату воронки, стала таять и пропала в кромешной темноте. Темнота эта будет длиться минуту-другую. Не больше.
Старшина делает губы трубочкой и втягивает в себя воздух — над землей еле слышно проплывает мышиный писк.
Мышей в окопах всегда хватает. И не только в наших, но и в немецких. Да и крыс тоже. Если оборона долгая, обжитая человеком земля полнится отходами его существования, на которых плодится всякая тварь.
Тут Титов как-то даже хорька приметил. Надо же, война, а они живут, приспособились.
Старшина подождал немного, пискнул еще раз. В темноте зачавкало, но не так чтобы очень, и старший лейтенант приткнулся рядом.