Мне, одному из хранителей и пропагандистов наследия великого поэта, много думалось о том, как воспринимают люди реально существующий в Пушкиногорье мир Пушкина. В чем сказывается его влияние на человека, к чему его подталкивает, от чего удерживает, как выверяет его жизненный путь в царство добра и света?
Я получил тысячи писем-отзывов от паломников, встречался и беседовал с очень многими людьми. И вот что мне стало ясно. Приходя сюда, люди стараются раскрыть в себе то хорошее, что в них есть, свои чувства и мысли об Отчизне, давшей миру Великого поэта, свою доброту, ум, сердце. Они стараются, если говорить словами создателя Толкового словаря русского языка В. Даля, «глубоко вникнуть в суть того действия, куда пришли по велению сердца». А когда они покидают это священное заповедное место, то выходят с новыми мыслями, чувствами, с проникновением в понятие красоты, любви, дружбы, товарищества, «чувств добрых», милосердия...
Многие пушкинские места до наших дней в подлинном виде не сохранились, и вещественный мир Пушкина успешно восстанавливается вот уже много-много лет. Сам поэт ничего для себя не строил, во дворцах и торжественных хоромах, во все времена строившихся навечно, не жил и даже об этом не мечтал и жил проще простого, а временами даже как «человек с чемоданом». Но ведь пушкинские памятники — это не только личное жилье поэта и предметы, в нем содержащиеся, но это и дома, и усадьбы, сады, парки, рощи, хозяйственные сооружения, «овины дымные и мельницы крилаты» его друзей, с которыми он сроднился, у которых он, как говорится, «дневал и ночевал». Но и это еще не всё. Среди памятников, связанных с жизнью Пушкина, есть просто «места» — лужайки, дорожки, ручьи, камни, деревья, кусты, цветы, травы и прочее и прочее. После смерти поэта многое бесследно кануло в Лету или переменилось до неузнаваемости. От этого восстановителю еще труднее решать задачу возрождения памятника. Временами, приступая к реставрации, восстановитель как бы начинает ткать большое полотно былой жизни из тонкой паутины стежек...
Восстановитель мемориального дома — это прежде всего музейный хранитель. Весь процесс восстановления он должен видеть с первого такта. Он не строитель, не архитектор, но, однако, он должен хорошо чувствовать расстановку стен восстанавливаемого дома, разделение пространства, устройство комнат, уголков и закоулков в доме. И дело это прежде всего его, а не архитектора. Хранитель должен знать то, чего никто на свете не знает, он близкий друг «хозяев дома», он лекарь дома. Ведь дом всегда как нечто живое. Не успеешь воздвигнуть, как начинается его старение и разрушение. Всё в нем трескается, расщепляется, лупится, вспучивается, начинает ржаветь, сыреть, ползти, тускнеть, плесневеть, рассыхаться, расшатываться, оседать, коробиться, прогибаться, сохнуть, терять цельность, лоск, живость, и самое любопытное заключается в том, что всё это надо позволить. Потому что, когда время прикладывает руку к вашему новому, красивому, чистенькому зданию, оно снимает с него всё, принесенное вашей наукой, и появляется то, что называется патиной.