— Как прикажете служить, сударь?
— То есть как это?— перебил его Пушкин.
— Я говорю — как будем служить, по большому или малому чину? В главном храме, при полном освещении, с хором? Или просто?— продолжал монах.
— Всё, всё, всё...— ответил Пушкин и махнул рукой.
Игумен повернулся к привратнику и приказал впустить в обитель траурный поезд, внести гроб в верхнюю церковь и зажечь свечи и лампады.
Пушкин попросил игумена послать кого-нибудь из послушников в Михайловское, чтобы тот передал старосте немедля снарядить в монастырь людей копать могилу.
Начинался последний день святой недели — самой радостной недели в году. Монастырские колокола вызванивали пасхальные плясовые напевы. Появились богомольцы, большей частью навеселе. В эти дни, по старинному русскому правилу, всем грешным и безгрешным были дозволены все радости жизни — ешь, пей, веселись!.. И только одному Пушкину было невесело. Веселость покинула его давно, и он даже представить не мог, как он выглядит, когда ему весело...
Вышел на Святой двор. Постоял у паперти нижней деревянной Никольской церкви, где, как и десять лет назад, висела назидательная картина о краткости жизни земной, с виршами, сочиненными игуменом Ионой. На картине были изображены здешние небо и земля, луна и солнце и круглые часы, напоминающие о быстротечном времени, и неумолимая смерть с косой, указующая костлявой рукой на эти часы. Под часами — старая кривая сосна, на которой художник повесил развернутый свиток с печальными стихами:
Взирай с прилежанием, тленный человече,
Как век твой проходит и смерть недалече!
Готовься на всяк час, рыдай со слезами,
Яко смерть тя восхитит с твоими делами.
Неумолимо она извествует И краткость жизни перстом показует,
Текут часы времени лет во мгновенье ока,
Как солнце, шествуя на запад с востока.
Гляди, человече, с верой просвещенной,
Гляди в обитель кротко и смиренно,
Молитву прилежно к богу возсылая,
На сие писание умильно взирая.
Окружили воспоминания. Вот могила Пимена — одного из первых настоятелей обители. Здесь впервые явилась Пушкину тень царя Бориса... Вот ограда монастырская. Вот келья, где когда-то проводил он часы в душеспасительных беседах со своим пастырем, игуменом Ионой. А вот келья его дружка, монаха отца Василия — чудесного ссыльного чудака, монастырского библиотекаря и архивариуса, благодаря которому он тогда понял, что не так уж страшен черт, как его малюют...
Где все они? Всё прошло. Нет ни Ионы, ни отца Василия. И монахи другие, и послушники уже не те, да и сам он совсем другой...
Поднялся на холм. Шел и считал каменные ступени. Ступеней было тридцать семь. Подумал — и мне скоро тридцать семь... Странно! Подошел к родовому кладбищу. Поздоровался с мужиками. Присел на скамеечку и стал смотреть, как они лихо выбрасывают золотистый песок из ямы.