Есть у хозяев дочка, то ли от первого, то ли от второго брака, они там переженились раз десять — Майкой зовут. Я в нее сразу влюбился, а она нет. Нечего, говорит, лезть ко мне со своими предложениями. Чокнутая какая-то, ей-богу! Мне ведь всего, если честно, пятнадцать. Я, если честно, и не целовался ни разу. Хотел только потанцевать с ней, а она как отскочит! Собака как рявкнет! И не на нее, а на меня, честное слово! А ведь я ее кормлю и пою.
Я, конечно, с ледяным презрением отвернулся от них, а в душе обидно. Взял гитару, сижу тренькаю, постепенно в музыку включился и о них забыл.
Тут хозяин вломился и сразу в холодильник — холодное пиво пить. Выдул бутылки три, икнул, посмотрел и говорит:
— Ты что, мальчик? Живот болит, что ли? Веселей не можешь?
Я ему говорю:
— Мне с собакой надо гулять. Время пришло. — И на улицу.
На дворе жара и пыль, так что сразу все тело зачесалось. У деревьев вид, точно их бензином полили. Собака их понюхала, взвилась и бежать. Ломимся сквозь кусты, прыгаем по скамейкам, подбежали к бочке с квасом. Собака — раз! Морду в сливное ведро и хлебать, а у меня трех копеек нет. Стою, облизываюсь, завидую собаке. Нет, думаю, пора заниматься. Сколько раз можно в седьмом сидеть. Эх! Стану когда-нибудь студентом! Летом буду на байдарке плавать, зимой сессии сдавать и на гитаре играть!
Вернулся назад, вижу: у самого собакиного дома меня Мишка дожидается. Он и так рыжий, а на солнце совсем спекся, как яблоко в духовке. Я Мишку люблю, он мечтает убежать в тридцать лет куда глаза глядят, пешком обойти всю матушку-Россию.
— Мне лишь бы только тридцать исполнилось, — говорит он, — сразу уйду на целый год. Денег возьму тысячу, везде буду ходить и все записывать, а потом книгу издам с рисунками!
Если честно, я тоже с ним собираюсь идти. Вот только ждать до тридцати долго. Мы с Мишкой верим, что через десять лет вообще прославимся. Я игрой на гитаре, а он своими будущими рассказами. Вот тогда и удерем. «Как Чехов на Сахалин!» — вспоминает Мишка.
Но пока приходится сидеть летом в Москве. Может быть, еще возьмут в деревню, но чего я там не видел, в деревне-то? Если честно, то я бы на юг махнул, лучше всего к морю, а можно и к горам, там, говорят, везде хорошо. Я когда в больнице лежал со своей язвой, всех наслушался! Все в нашей палате были резаные-перерезанные, и все, понемногу выздоравливая, мечтали о юге. Все хотели в море купаться, по долинам ходить и цветы нюхать. Только один татарин Мустафа мечтал о девушке, да и то о той, с которой он познакомился на юге. Я из больницы вышел таким слабым, что грушу в компоте пережевать не мог. Дядья в деревне были, Мишку родители на дачу отвезли. Не хочется вспоминать, но купил я батон хлеба, пришел к себе, лег с хлебом и три дня никуда не выходил. Ел хлеб и сны смотрел, как по телевизору, но с одной программой.