Наконец какой-нибудь влюбчивый голубок плюет на все: бросает верных боевых товарищей и родную голубятню — и ну догонять голубку из чужой стаи. Несется он, несется, да так и не заметит, как сидит уже в клетке и подбирается к нему с самым сладким кормом Матрос.
Но на этот раз Матросу не повезло: увели, умчали у него двух белоснежных турманов. Запер на пудовый замок голубятню Матрос, нахлобучивает на лоб боевую кепку и опускается на землю. Пойдет он сейчас сражаться за своих нерадивых воспитанников, хотя это и не по голубиным правилам.
По пути он чуть не наступает на пионера Афоню. Чистый, выутюженный отличник Афоня идет, блестя смазанными кремом сандалями, белыми носочками, черным портфельчиком с пряжкой. Афоня идет в школу, несмотря на то, что уже каникулы. У него все равно в школе дела. Афоня приветливо здоровается с нами и, почти не оставляя за собой следов пыли, удаляется. Мы с завистью смотрим на Афоню. Афоня — пионер! У него красный шелковый галстук — цвет крови, революции и борьбы! А мы всего-навсего вечные троечники, о красном галстуке и мечтать не смеем. Хотя всегда готовы к борьбе. С учебой у нас пока плохо. Как мы ни стараемся, все знания почему-то мгновенно улетучиваются из головы, а домашние задания делать некогда — кто же тогда будет гулять во дворе? Вот и получилось, что я учусь в третьем классе, Репа — в четвертом, а Тарас — и вовсе во втором — а ведь мы все одногодки!
Матрос с Афоней ушли в разные стороны, а на их месте появляется «гриб» Прокоп. Хоть у нас плохие дипломатические отношения с «грибами», но Прокоп в счет не идет. Прокоп — певец и поэтому спокойно переходит из одного двора в другой. Он принадлежит как «грибам», так и нам. Хотя, конечно, всегда держит сторону «грибов» и одет в их форму. На нем настоящие «грибовские» полусапожки в складках, серый пиджачок с поднятым воротником, расстегнутая до пупа рубашка. В руках у Прокопа гитара, разрисованная по округлым бокам впечатляющей картиной: на скатерке бутылка, стакан, огурец и надпись: «Он ест и пьет всегда!»
Что такое «грибы»?
Несколько в стороне от нашего огромного серокаменного дома стоят мелкие почерневшие деревянные домики. Стены их ползут вкривь и вкось, подслеповатые оконца с каждым годом все больше врастают в землю, жадно тянется к ним жесткий, колючий бурьян. Между домиками целое море каленой крапивы, рябины тычутся обломанными ветками в чердаки. На ржавых крышах дерутся коты. В этих древних дореволюционных домиках и живут «грибы». Не отгорожены они друг от друга пролетами лестниц, не развозит их пока на разные высоты хрустальная кабинка лифта, не заманивает поодиночке белопенная, белоснежная ванна. Живут все сообща, всем своим буйным, сердитым коллективом. Женщины ругаются, советуются, гоняют друг от друга вкусное, наваристое облако пара из-под крышек заваренных на общей кухне щей. Пацаны-«грибы» одной шайкой-лейкой гордо лежат в крапиве, дерзко вызывая, на бой каждого, кто не имел счастья родиться в этом московском дворике. Есть у них свои сказания, свои были и небылицы… Каждый твердо знает, какой такой подвиг совершил ша фронте его отец, брат, дядя, «корешок», кто отличился на производстве, в любви или сверхъестественно выпил ведро пива на праздник.