Так что бежать я не стал — даже не ускорился, — а шел. Шел, дрожа под летним рассветом, к зеленому мусорному контейнеру — легкому, на двух колесиках, — прикатил его к машине, поставил на подъемник и стал смотреть. Пластмассовый контейнер поднимался в воздух под аккомпанемент повторяющегося гимна гидравлики и электричества, за которым последовал грохот — контейнер опрокинулся, мусор ударился о металлическое дно, и компрессор загудел, спрессовывая мусор. Потом я покатил контейнер на место, аккуратно поставил его рядом с воротами гаража — жители жаловались начальнику. Да пошли бы вы, говорю я сейчас, но в последнее время жалоб было многовато. Не то чтобы мусорщику (со словом «начальник» рифмуется, да же?) легко увольнение схлопотать, но у меня, как говорят, проблемы с управлением гневом. Ну ладно, у меня есть проблемы с управлением гневом. Поэтому я боюсь, что, если как-нибудь начальник зайдет в комнату отдыха и начнет на меня орать в присутствии парней (ладно, есть одна девушка — мусоровоз водит; одна из ста пятнадцати сотрудников), я ему врежу. И тогда меня, ясное дело, уволят.
Я сел на пассажирское сиденье рядом с Пиюсом. Потер руки, протянув их поближе к печке. Хоть сейчас июль и у всех отпуска, в шесть утра в Осло так холодно, что я решил не оставаться сзади на подножке, а погреться. А кроме того, с Пиюсом и поболтать можно. С другими ребятами такое не всегда бывает, в основном они говорят по-эстонски, по-латышски, по-румынски, по-сербски, по-венгерски и так далее. И чуть-чуть по-английски. Но Пиюс говорит по-норвежски. По его словам, до переезда в Норвегию он был психологом, но мы это уже слышали. Не важно, чем он там занимался, он действительно был умнее всех остальных (Пиюс называет это более высоким уровнем амбиций), и словарный запас у него огромный, как в энциклопедии. Но норвежской энциклопедии. Вот начальник нас в одну машину и определил. В мусоровозе не обязательно много трепаться — оба же знают, что надо делать, — но начальник считает, что ссор и недопонимания будет меньше, если парни хотя бы на одном языке разговаривают. Ну и думал, что Пиюс сможет оградить меня от неприятностей.
— Как у тебя на лбу царапина появилась? — спросил Пиюс на безукоризненном, хотя слегка неестественном норвежском.
Я посмотрел в зеркало. Прямо над бровью, словно тропинка, тянулась царапина.
— Не знаю, — ответил я, и это правда.
Как я уже говорил, у меня бывают провалы в памяти, и с прошедшей ночи я ни черта не помню — только то, что проснулся рядом с женой, лежащей ко мне спиной. Очевидно, я забыл поставить будильник, проснулся по старой привычке, но все же чуть позже обычного, и похмелье у меня было чересчур жесткое — раз я не могу взять из гаража «короллу», оставалось одеться и выйти из дома, чтобы успеть на первый автобус. Так что нет, я, увы, не успел рассмотреть свою безобразную рожу в зеркале в ванной.