Корень-взгляд, прорастающий в предметах, сказал ему, что «это» — сорочка. Едва сверток оказался в его руках, синий огонь появился снова: поэт сжег рубашку в камине, хотя тонкая ткань не хотела гореть.
Где искать колдуна, он не мог рассказать, хотя очень-очень желал этого. Мысли его путались. Иногда он импровизировал, говорил стихами, и чеканные строфы плавали в бульоне бесформенной, банальной речи.
После допроса он умер, и королевский палач не имел к его смерти касательства. Вероятно, поэт выполнил свое предназначение: он пробормотал «синий огонь», обмяк и перестал дышать.
х х х
Самая тонкая, самая мягкая ткань, шелк, или хлопок, или паутинное шитье казались ей грубыми и тяжелыми и раздражали кожу. Янина маялась, будто собственную ее шкуру сожгли в камине. Она то ненавидела поэта и жалела, что вор умер легко. То раскаивалась и чувствовала себя виноватой. Какое лихо занесло ее в тот вечер на «схватку на языках»?! Как вышло, что она, сама того не желая, стала проклятием для хорошего талантливого человека, ну тщеславного… А тот стал проклятием для нее. Они друг друга стоят.
На другой день после происшествия король вызвал ее к себе. Янина отправилась в его покои, выпрямив спину и стиснув зубы, но ничего страшного не произошло: король усадил ее в кресло и долго, подробно расспрашивал об обстоятельствах ее рождения, смерти матери, о тетке и о детстве. Как выяснилось потом, он отправил в Усток гонцов со столь же подробными и тайными расспросами.
— У меня была сестра-близнец, — говорила Янина. — Она умерла, не прожив и нескольких дней.
— Это ничего не объясняет, — бормотал король.
Он говорил с Яниной почти без раздражения. Только временами, замолкая, смотрел прямо перед собой, и тогда от его взгляда делалось страшно.
— Обереги, — сказал он наконец. — Я надену на тебя все, что могу только придумать, — на случай, если рубашка защищала тебя, скажем, от старого проклятия. Если при твоем рождении кто-то из врагов семьи…
— У нас не было врагов.
— Откуда ты знаешь? Враги — не мухи, чтобы лезть ребенку в глаза. Если кто-то из врагов семьи проклял тебя при рождении и твоя сестра, возможно, от этого проклятия умерла, а ты, возможно, выжила благодаря сорочке… Сорочка росла вместе с тобой, говоришь? Очень, очень искусное изделие, хотел бы я видеть мастера, который на такое способен. Но и у нас кое-что есть, и короне в разное время служили мастера…
Он открыл сундук, окованный сизым железом.
— Вот перстни. Носить не снимая. Если упадет — не поднимать ни в коем случае, — он говорил так уверенно и деловито, что у Янины вдруг вырвалось жалобное: