Москвичи осени сорок первого года были людьми столь же бдительными, сколь и благодушными. Нам они верили.
В том памятном 1941-ом году мы многое видели, испытывали и переживали впервые. Так вот на одной из ближайших после Москвы остановок нам довелось попасть под самую первую в нашей жизни бомбежку.
Случилось это глубокой ночью. Немецкие самолеты появились внезапно. Их рокот вплелся в перестук колес, и сразу же небо озарилось, вспыхнуло, словно подожженное в нескольких местах. Шипя и потрескивая, разбрызгивая искры, сверху вниз заскользили огненные шары — немецкие осветительные ракеты, подвешенные на парашютах. Одна из таких «медуз», особенно яркая на фоне зловещей синевы, свалилась с неба буквально на наши головы — упала на рельсы между вагонами. Но нам на этот раз повезло: бомбы, которые предназначались для нас, прогрохотали позади эшелона.
Как же вздохнули мы, когда состав наш, вильнув хвостом, с ожесточением стуча колесами, умотал, наконец, из опасной зоны, с разгона окунулся из света во мрак, под спасительный покров ночи!
Конечной нашей остановкой был Можайск.
Здесь мы выгрузились из вагонов и в двенадцати километрах от Можайска, неподалеку от села Бородино, разыскали воинскую часть, в которую должны были передать лошадей.
Теперь-то я знаю — из книг и из газет,— кто занимал там оборону: славная 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина. Одна из самых старейших во всей Красной Армии, она только что прибыла с Дальнего Востока и вместе с тремя танковыми бригадами вступила в бой на самом опасном для Москвы направлении.
Часть наша оказалась саперная. Саперы страшно обрадовались нашему приезду, но очень скоро потеряли к нам всякий интерес — сразу же, как только лошади перешли в их собственность. Единственное, чем они удостоили нас, как только завершилась передача,— распорядились, чтобы мы вычистили и вымыли полы во всех вагонах. Это и было нами сделано со всею воинскою добросовестностью, хотя и без особого энтузиазма.
Так хотелось остаться на фронте! И на несколько дней мы у саперов все же задержались: на земляных работах. Вместе с ними мы рыли блиндажи, рвы, окопы, оборудовали гнезда для огневых точек. Но и этому очень скоро пришел конец — всех, кто не достиг восемнадцатилетнего возраста, сняли с котлового довольствия и в категорической форме приказали отбыть из части, «не путаться под ногами».
Нам ничего не оставалось, как выполнить приказание.
Перед тем, как ехать обратно, мы обошли из конца в конец знаменитое, известное всему миру поле, то самое, Бородинское, на котором сто с лишним лет назад наполеоновская армия «расшиблась о русскую».