Одно утешает: песням, написанным Фатьяновым, жить и жить. Они и сегодня звучат по всей стране, как много лет назад, когда их автор был солдатом. И звучать им еще долго, очень и очень долго! Потому что хорошие песни — те же солдаты. И отборные. А выстраданные их слова — тоже оружие, с годами оно не ржавеет, состоит в запасе.
Вот как и эта песня, которую пел мой друг Сергей Крутилин:
Снег густой пеленой. Ночь темна...
Со временем позабылись некоторые строчки песни, позабылось даже название ее. Долгие годы сделали, кажется, свое...
Но вот снова прозвучала она, на этот раз — с экрана кинотеатра — и, волнуясь, я узнал ее!
Я помню тебя, Сергей! Помню вас, дорогие мои фронтовые друзья-товарищи!
Где-то сейчас вы?
Много нас было, но не так уж и много, наверное, теперь осталось.
Старая песня и сегодня, тридцать лет спустя, тревожит, хватает за сердце. Грустная и задушевная, суровая и мужественная, она и сегодня вновь и вновь заставляет переживать былое, возвращает память к далеким и одновременно таким близким военным годам:
Завтра — в бой! Завтра—в бой!
Слушай страна!
Вспомни, Отчизна меня,
Вспомни, родная моя,
За тебя, край родной,—
на бой, на бой!
В школе, в десятом выпускном классе, я сбежал однажды с урока литературы. Было это в апреле тысяча девятьсот сорок первого года.
Дело осложнилось тем, что вместе со мной прогул совершили еще человек двадцать — вся или почти вся мальчишеская половина нашего класса. Всем «гамузом» мы отправились в лес, благо он был поблизости, школа располагалась на самой окраине рабочего поселка, пробродили по лесу сорок пять минут — академический час — и как ни в чем не бывало, организованно, чуть ли не строем явились к последнему уроку.
Отвечать за случившееся предстояло, судя по всему, одному мне.
С легкой руки кого-то из учителей за мной давно уже укрепилась репутация заводилы, пользующегося чуть ли не сверхъестественным влиянием на остальных учащихся. Стоит, считалось, мне что-нибудь предпринять, тотчас же отыщутся подражатели!
Сам я, разумеется, и не предполагал, что обладаю такой, можно сказать, мистической силой. Гипнозом не владел, красноречием особенным не блистал, все больше помалкивал.
И уж никак не мог подумать, что в лес вслед за мной потянутся и другие ребята.
Просто была весна, в лесу бушевали вовсю ручейки, от земли шел пар, а в стволах белоснежных берез давно уже бродили молодые, взбудораженные солнечным теплом соки.
А еще виноват был Александр Блок. В ту пору мы учили его «незнакомок» и других «прекрасных дам».
Утешить меня взялся мой первый друг Коля Павлов.