Мысль сделала причудливый виток, извлекая из памяти разговор между владыкой Ренна и его наследником, имевшим место нынешней весной. Сам Транкавель-средний на беседе не присутствовал, что не имело никакого значения. Имеющий уши, как говорится, да услышит. Тогда, помнится, не раз был упомянут некий договор и невинная девица, причем Рамон неоднократно повторял: зачем ждать совершеннолетия оной особы? Якобы она вполне созрела и расцвела для выполнения своего долга. Промедление может привести к тому, что обладающая столь бойким нравом юница оступится, порушив связанные с ней планы. Собеседник Рамона возражал, говоря: в столь щекотливом деле торопиться не следует. Слишком уж многое поставлено на кон. Да, сей прекрасный цветок распустил лепестки, но разумом она продолжает оставаться ребенком. Она не поймет всей важности творимого.
«Не это ли „обещание“ имел в виду Рамон? Надо будет вытряхнуть из отца подробности…»
Подняв голову, Тьерри на миг оторопел – в кресле, незадолго до того занимаемого мессиром Олибой, расположился предмет его давешних раздумий. За Бланкой с ранних лет водилось такое умение: беззвучно появляться и исчезать. Вот и теперь она сидела напротив, взявшись неизвестно откуда. Настороженная маленькая женщина, в излюбленном облегающем платье темно-фиолетового бархата с вышивкой серебром. За два прошедших суматошных дня девочка внезапно повзрослела, миновав тот незримый рубеж, что отделяет ребенка от взрослого. Бланка выглядела притихшей и опечаленной. Тьерри с трудом верилось, что сестренка могла всерьез затосковать по покинувшему замок мальчишке-итальянцу. На кой он сдался Бланке? К отцу уже сейчас предусмотрительно заявляются посланцы от знатных семей провинции, доставляя письма с весьма лестными предложениями относительно руки его младшей дочери. Никто и не заикается, что Бланка – незаконнорожденное дитя своего грозного отца. Обещанное богатое приданое и родство с хозяевами Ренн-ле-Шато куда дороже.
Неужто Бланка встала на ту же извилистую и скользкую дорожку, что и Хайме? Пренебрегла доводами рассудка, пойдя на поводу у непостоянных и коварных чувств?
– Ты почему не спишь? – Тьерри отложил в сторону пергамент, присыпав его мелким песком.
– Попробуй, усни, – дернула узким плечом девица. – Все носятся, вопят, топочут, размахивают факелами…
Транкавель-младшая ни за что бы не призналась, что просто-напросто боится уснуть. Стоило хоть на миг прикрыть глаза, и перед ней немедля возникал двор в лужах разбрызганной крови, тянущееся к ней чудовище с лицом старшего брата, а в ушах навязчиво звенело: «Спаси, спаси… ты должна меня спасти…»