В начале века, когда уже установились непреложные кодексы поединков, соблюдавшиеся всеми, кто носил шпоры и герб, в Европе возник новый персонаж, плавно перекочевавший из дешевых кабаков и с проселочных дорог в напыщенные и слезоточивые поэмы трубадуров: Странствующий Рыцарь.
Увы, эти шевалье отнюдь не спасали благородных девиц от разбойников или злых колдунов, уж точно не охотились на драконов за отсутствием таковых (последнего, говорят, угрохал знаменитый по «Песне о Нибелунгах» Зигфрид Нидерландский еще во времена Меровингов) и вовсе не искали Святой Грааль. Происходили странствующие рыцари из бедных семей или оказывались ненаследными младшими сыновьями. Легендарный герой Средневековья, вошедший в предания и баллады благодаря романтической фантазии менестрелей, попросту зарабатывал деньги.
Правила гласили: победитель имеет право забрать у побежденного доспех, оружие и коня или, по уговору, взять выкуп, причем весьма немаленький. Странствующие рыцари слетались на крупные турниры, как мухи на навоз. Если употреблять термины другой эпохи, это были настоящие профессионалы, которые жили и кормились только схватками. При удаче странствующий рыцарь (обычно великолепно владеющий оружием и всеми особенностями как пешего, так и конного боя) мог завалить какого-нибудь герцога, потребовать выкупа и спокойно доживать свои дни в приобретенном на честно заработанные деньги маленьком, но своем собственном поместье.
Везло немногим, а потому встретить такого вот ловца удачи с большой дороги можно было где угодно – от Палестины до Португальского королевства. Зловредные и голодные соискатели чужого добра устраивались на мостах или перекрестках, поджидая добычу, объявляли проезжим, что «дали обет» бессонно сторожить мост до самого заката и сражаться с любым, кто попытается его перейти. Зачастую от подобного авантюриста можно было откупиться, но иногда встречались рыцари идейные – действовавшие в полном соответствии с балладами. Таких сумасшедших уважали, хотя и побаивались.
Рыцарские обеты, по мнению Гунтера, являлись настоящим проклятьем. Мишель с самым серьезным видом недавно поведал ему некоторые примеры, и германец только глаза таращил, выясняя для себя новые подробности бытия славного дворянского племени. Самым жутким обетом считалось слово незаконного сына графа Анжуйского Ренье: сей молодой человек то ли спьяну, то ли в горячке пообещал в течение года никому ни в чем не отказывать. Бедняга Ренье за двенадцать месяцев превратился в задолжавшего всем и каждому нищего оборванца, ибо просьбы окружавших его людей в основном носили имущественный характер. Он даже перетерпел требование какого-то крестьянина подарить ему рыцарский меч, каковой, по слухам, оным крестьянином был незамедлительно пропит. Зато Ренье д'Анжу прославился на всю Аквитанию как добродетельный христианнейший рыцарь.