Потом просветили опытные товарищи, что говорить надо в этот момент любую чушь, лишь бы ласково. Сам голос нужен больше, чем слова. Бабы-то – они разные. Одной расслабиться надо, чтобы кончить, другой, наоборот, – напрячься. В первый раз не угадаешь.
– Если бы ты знала, Фиска, какая ты красивая, – шепчу ей в ухо первое, что на ум пришло.
– Правда? – аж умилилась девочка в голосе.
– Что я тебе врать буду, – вдуваю в ее ухо уверенно так.
– Скажи еще… Да… Да…
– И кожа у тебя шелковая, как у младенца попка.
– Не останавливайся, милый, не останавливайся… – шепчет Анфиса тихо, как умирающая, но при этом активно подмахивая. Потом зачастила скороговоркой еще тише только одно слово: – Хорошо, хорошо, хорошо…
И вдруг как заорет благим матом в полный голос на весь автобус:
– Га!.. Га!.. Га-а-а!!! Конча-а-аю!!!
Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.
22 год, 33 число 5 месяца, пятница, 10:11
С утра мне дали выспаться власть. Вплоть до того, что глаза продрал самостоятельно без какого-либо принуждения. И как только через меня девки скакали, из автобуса выбираясь? Я же им выход полностью перекрывал. Спасибо, милые мои козочки заботливые.
Презрев навязчивые мерзкие ухмылки и пошлые подмаргивания большинства отряда, спокойно умылся и привел себя в порядок, игнорируя эти их невербальные инсинуации.
В кухонный наряд поставили Розу с Булькой, так как они вчера ни одного патрона не истратили. Остальным предстояла чистка оружия. Сначала мы с Ингеборге сомневались, ставить ли раненую Бульку в наряд, но она сама активно напрашивалась, утверждая, что одной в автобусе лежать и жарко и скучно. А чувствует она себя уже хорошо.
– Только голова под повязкой чешется, – выдала она единственную жалобу.
– Чешется – значит, заживает, – констатировал я и дал добро на ее дежурство.
– А ты воспринимай повязку как чалму, – посоветовала Наташа Синевич, – как красивый экзотический наряд. Самое то для гарема.
– А что скажет мне мой господин? – повернулась Булька ко мне, когда я расстилал тряпочки для чистки пистолета.
– Все, Буля, нет больше господина, нет гарема – нет гаремыки. Есть командир.
– Какого горемыки? – встряла любопытная Роза.
– Такого, который гарем мыкает, – ответил я.
– Ты нас разлюбил? – с волнением запричитала Сажи, всплескивая руками. – За что?
– Жора, наверное, полюбил другой гарем, – мрачно сказала Галя. – Сознавайся, Жорик, с каким гаремом ты нам изменяешь?
– Колись давай. А то сейчас как найдем в багаже десяток скалок и сковородок – мало не покажется, – это уже Ингеборге выступила, правда, со смешинками в глазах.