Но в то же время, знаете...
- Кончено, - объявляю я, не отрывая стекла от глаза. - Дальше чисто академический интерес.
Спор за спиной смолкает, дыхание Рабебела греет правое ухо. - Их поймали? Дай посмотреть.
Я не шевелюсь. - Точно хотите?
Невольно вспоминаю отца: он твердил, что молитва есть лишь разговор с самим собой. Всего лишь полезная форма медитации. Но это было дома. Здесь всё иначе.
И если на мою молитву ответят, я, вероятно, пойму, о какой именно хрени прошу.
Тишалл? Слышишь?
Люди пересекают хребет и скользят по склону сухого русла. Простираются на припорошенных песком камнях; тот, что не ранен, ухитряется сесть, хватаясь руками за куст. Секунду или две глядит на приятеля, и как кровь впитывается в жаждущую почву. Что-то говорит, а партнер резко закрывает глаза рукой и лежит, будто не хочет ответить - и странный свет загорается между ними, бестелесное жидкое сияние, разбрасывающее лучи, словно призма... охватывает обоих, окружая радужным гало...
И они пропадают.
В пыльном овражке лишь комья грязи и черные пятна крови свидетельствуют, что тут были люди.
Ладно.
Я слышу свой голос, сухой, как далекое опустевшее русло. - Как вам такое.
- Что? Что случилось? - Сейчас все сгрудились вокруг меня, требуя ответов, которых мне не дать - запрещает кодировка. Те парни, они с моей работы.
Их вытянули домой.
Смешно. Нужно бы поведать Преторнио о ловком трюке: хочешь, чтобы мольбы исполнились? Молись о том, что и так случится.
Окей. Не смешно.
Огриллоны еще мчатся галопом по следу, который вскоре потеряют... прямиком к развалинам города, где засели мы; и странное предвкушение - темное, горячее -хватает меня за яйца.
Они идут. Сюда. Взаправду.
Охотники на людей. Людей, которых уже не найти. Людей, которых уже нет в этой вселенной.
И тогда они бросятся за нами.
Я поднимаю линзы, еще раз гляжу на близких врагов.
Вот они: полу-медведи, полу-гориллы, а скорее хищные кожистые динозавры с клыками секачей и боевыми когтями длиннее кинжалов в ножнах у моих ребер. Мчатся с копьями, щитами и луками, притороченными к кабаньим спинам, длинные узловатые руки стали передними ногами ради пожирающей простор побежки. Выглядят почти смехотворно.
Первую секунду, или даже две.
Потом один здоровенный ублюдок встает на задние ноги, чтобы лучше видеть землю впереди, и мне удается разглядеть знак, родовой герб на груди, и тут же предчувствие обдает льдом и яйца втягиваются так сильно, что слезы из глаз. Потому что этот знак - единственный обсидиановый мазок от левого плеча к правому подреберью, влажно блестящий, словно только что нанесен, изогнутый и грубо заостренный в форме боевого когтя огриллонов.