Они кряхтят и задыхаются, падая, а один издает вопль и я пригибаюсь, замираю у холодного камня, когда фляга с маслом, которого Коснулся Рабебел, взрывается над головами с металлическим чмоканьем.
Когда я снова гляжу в маленькое окошко, всё пылает.
В том числе пятнадцать Черных Ножей.
>>ускоренная перемотка>>
Застрял как в жопе - треклятый край утеса слишком выступает...
Хорошо, что бой окончен. Передряга вышла бы славная... и последняя.
Я наступаю ему на морду - сапог хлюпает по открытым глазам - и засовываю секущий жезл за пояс, чтобы пользоваться обеими руками.
Призрачно-голубые огоньки горящего масла вырастают из трещин в мостовой. Последние два Черных Ножа дергаются и хрипят у стенки, медленно опускаясь. Марада отрывает от шлема исковерканное забрало, раздается визг пытаемого металла - и страдальчески хромает по дымящимся ловчим сетям, отбивает молот, который один грилл поднял в неловкой попытке защититься, и вздымает моргенштерн.
- Оставь их, - кряхчу я. - Подышали пламенем... уже мертвецы.
Она поворачивает окрашенное кровью лицо: забрало было сильно вогнуто, нос наверняка сломан. - Нельзя оставлять их на муки...
Стелтон сползает по неровной стене, заботливо лелея то, что было запястьем. - Уверен, что можно. - Трогает носком сапога одну из сетей. - Это была прямо-таки хорошая речь, Кейн, - говорит он с дерганым, дребезжащим смешком. - Но насчет "не дайтесь-им-в-руки-живыми"... кажется, с этим будет проблема.
Зажав голову мертвого огриллона между сапогом и опаленными маслом камнями, я вырываю меч из черепа. Усилие разворачивает алый цветок под ребром, куда он достал меня молотом, и я вскрикиваю. Поднимаю клинок.
- Ох, ради всяческого дерьма. Поглядите.
Клинок не только покрылся месивом из мозгов и костных крошек, он изогнут градусов под тридцать, да еще и пошел винтом в стиле "вставь-мне-штопор-в-жопу". - Половину траханой жизни проводишь, учась протыкать всякому черепушку. Почему же никто не учит, как вытаскивать?
Они не слушают: Стелтон пытается одной рукой подтянуть ремни поцарапанного щита, а Марада смотрит на месиво, в которое молоты превратили ее правое бедро.
- Кусок дерьма. - Я бросаю меч. Погань все мечи.
С ножом так не вышло бы.
Беру молот, которым меня задели, взвешиваю, оценивая баланс, и цветок боли в ребрах пауком расползается по телу, неся онемение. Колени подгибаются.
О, проклятие.
Опираюсь о молот и щупаю живот сквозь холодную липкую кольчугу и ватник. Там не то чтобы болит; ощущение слишком широкое, какое-то океаническое. Кишки вздуло, давить на них - словно открывать черную дыру слабости. Хрен поймешь, насколько серьезно я ранен, однако ночь сгущается и становится жидкой, и внятно говорит "кончай". Да, плохо дело.