* * *
Гомон голосов нарастал, в гостиной начинали почти кричать, пока кто-то не просил всех успокоиться, и гул опадал, становился едва слышим, но через несколько минут возвращался, и невидимый человек снова осаживал голоса, чтобы через две минуты все повторилось заново. Я открыла дверь, она скрипнула, но в гостиной было так шумно, что никто не услышал скрипа и моих шагов. Я выглянула в гостиную и оторопела. Она была полна народу. Бросилось в глаза, что это были сплошь питерские знакомые, переехавшие в Сан-Франциско в разные годы. Родители поддерживали с ними связь, все они бывали у нас дома, к некоторым из них мы сами ходили в гости. Я не поняла, о чем они спорят, потому что спор был хоть и довольно ожесточенный, но бессвязный.
— То, что было сегодня, не имеет отношения к тому, что было тогда! — бурлил эмоциями мужчина, чьи выпяченные вперед зубы делали его похожим на кролика.
— Нет, имеет, мы тебе всё показали!
— Тогда почему ФБР…
— Да пошло к черту твое ФБР!!!
Все говорили, вернее кричали, одновременно, не слушая друг друга. У всех было мнение по неизвестному мне вопросу, и каждый считал его единственно правильным.
— Надо все рассказать! — надрывалась белокурая толстушка, владелица приюта для собак.
— Они нам ничем не помогут, будет только хуже! — отвечал ей мужчина-кролик.
— Мы не можем скрывать детей бесконечно! Мы всё расскажем, и их никто не тронет! — наступала она.
— Мы не знаем, что за люди стоят за всем этим! Не думала, что они недалеко ушли от твоего любимого ФБР? — орал кролик.
— Подождите спорить, — спокойно сказал сидевший на диване папа. — Возможно, подтвердится версия с партнерами, и тогда Божену…
Он не договорил, и все разом замолчали — видимо, вспомнили про правило двадцати четырех часов.
— По крайней мере, если она у них, с ней ничего не случится, — отозвалась худощавая брюнетка, которая ходила туда-сюда по гостиной, то и дело сцепляя и расцепляя руки.
— Да ну, не успокаивай себя, — оборвал ее такой же худощавый брюнет, ее муж.
И спор пошел на новый виток.
— Надо сказать! Это единственный способ их защитить!
— Да, мы не сможем прятать их вечно!
— Не надо никому ничего рассказывать. — Мамин голос вклинился в общий шум, и спор стих, сдулся. — Мы не будем никому ничего рассказывать, по крайней мере пока, — повторила она.
По тому, как все затихли и слушали ее, стало ясно, что все молчаливо признают ее главной в этом разговоре.
— Но Саша… — начала пухлая блондинка, однако мама подняла руку, пресекая спор.
— Только представьте, что начнется, если все узнают. Репортеры будут ночевать у вас на лужайке. Подкарауливать детей в школе, в колледжах. Пред ставьте, как поведут себя церковь и религиозные фанатики. Представьте, — мама поднялась с кресла и стала ходить по гостиной, — подумайте, как отреагируют комиссии по этике. И сколько еще создадут комиссий, чтобы обсудить, имеют ли наши дети право ходить по земле и есть ли у них душа. Они проклянут нас за весь этот кошмар.