Солнце скоро зайдет, а дети надумали «печь пироги». Накопали глины в яме на пригорке, замесили в черепке, налепили кучу больших и маленьких «пирогов» и выставили на солнышко «печься». Девочкам обидно, что в их чисто женские дела вмешивается мальчик. Он ведь не «печет пироги», как это водится у настоящих хозяек, а творит, лепит то, что только что пришло ему в голову,— лошадок, щенят. И девочки пользуются любым предлогом, чтобы начисто испортить ему всю работу.
Ах, эти помехи свободному творчеству поэта в лучшую пору его жизни — пору детства!
Не следовало бы забывать об этой поре. Ведь кто зачерствел и погряз в обыденщине, тот, ребенком, был большим музыкантом, играя на скрипочке из лучинок, струнами для которой служили нитки. И это доставляло ему удовольствие, в этом был смысл жизни, была радость. Кто отупел, как бревно, тот в годы малолетства вырезывал из дерева с большим художественным вкусом фигурки зверей, птиц, красивые палочки. Подкрались годы жизненных неурядиц и бесконечных глупых забот, отняв у человека радость творчества, растоптали бриллиант в битом стекле, превратили поэта в быдло.
Жизнь наша, жизнь! Все мы приходим на свет кто песняром, кто скульптором, а кто тем и другим понемногу. Все мы в годы пробуждения нашего разума — реформаторы негодного старого, строители лучшего социального строя, знаменитые учителя или добрые разбойники, но как часто жизнь ничего не оставляет нам и превращает без поры в убогих нищих. Доводилось ли вам бывать в деревне, когда в ней ни души нет под палящим солнцем, когда все в поле, среди желтеющего овса и голубеющего льна?
Тихо на деревенской улице. Уснули подсолнухи и маки. Не шелохнут ни одним листочком яблони и сливы. В листве на ветвях светлеют, наливаясь румянцем, яблоки, густо сплелись черные, созревшие сливы, свисая к долу.
Доводилось ли вам в такой погожий денек на исходе лета, бывая в деревне, проходить мимо вросшей в землю хатенки голяка с побитыми, заткнутыми тряпьем окнами, сидящими на самой завалинке?
К хате жмется сиротливая деревенская рябина с редкими гроздьями красных ягод. Со стрехи на верхушку дерева свисает растрепанный ветрами клок соломы. Труба наполовину развалилась, покосилась под тяжестью щербатого горшка и готова вот-вот рухнуть.
Продавилась крыша над сенным сараем, и никто ее не поднимет, не подправит, словно некому об этом позаботиться. Видно, загулял хозяин в шинке. А может, бьется как рыба об лед ради куска хлеба насущного, да нет ему удачи! Прохудились плетневые сенцы, сквозь которые видна покосившаяся дверь, подпертая снаружи коромыслом и пестом. Это значит, что в хате никого нет. Но подождем делать такой вывод... Если вы подслеповаты и, кроме собственного отражения, ничего не видите в зеленой темени окна, не будьте брезгливы, не бойтесь испачкать руки, протолкните лохмотья в дыру. Из хаты в нос ударит тяжелым смрадом. Отвернитесь на миг и снова загляните: быть может, теперь вас не обманет оконная темень?