Зуев быстро пробежал глазами текст, вернулся к началу — смысл слов не сразу укладывался в сознании. Бумага была из академии, из той, о которой он недавно писал очерк. Но обращенные к главному редактору строки переворачивали все вверх дном.
«В Вашей газете была напечатана статья полковника Ф. Зуева, в которой рассказывалось о начальнике лаборатории одной из кафедр академии инженер-майоре Реброве Н. Н. и слушателе Реброве А. Н. Статья в ряде случаев правильно отражала их биографии и текущую работу. Однако в части, касающейся инженер-майора Реброва Н. Н., были допущены некоторые неверные положения. К сожалению, командование академии не смогло в свое время представить по этому поводу исчерпывающую информацию. Однако и газета, видимо, поторопилась с опубликованием статьи. Прошу рассмотреть вопрос о том, чтобы каким-то образом исправить допущенные неточности».
Подпись начальника академии — уверенная, твердая — завершала текст. К бумаге была подколота резолюция главного редактора, обращенная к ответственному секретарю: «Разобраться и доложить». И тоже подпись, тоже уверенная, что в сути дела разберутся, доложат и внесут необходимые предложения.
Зуев нахмурился, потер лоб. За долгие годы работы в газете такое случалось с ним впервые. Чтобы он допустил неточность, а еще хуже — исказил факты! Да его труд по сути своей — выявление истины. Как же он мог напутать и только «в ряде случаев» быть верным правде? И почему в бумаге «неверные положения» относятся только к старшему Реброву? Значит, о младшем все правильно?
Он снова потер лоб, как будто от нехитрого движения что-то могло проясниться. Странно: он говорил со многими людьми, прежде чем сел писать. И со старшим Ребровым говорил, ездил в госпиталь. А когда материал был уже готов, набран, он для верности отвез его полковнику Полухину. Тому очерк понравился, он даже предложил кое-что добавить про старшего Реброва. Зуев тогда не послушался, посчитал, что в похвалах не следует заходить далеко. А оказалось, и написанное — вранье.
— Ладно, — сказал Зуев и с тоской подумал об оставшемся дома на столе недавно начатом очерке. Ничего не поделаешь. Придется ехать в академию, получать «исчерпывающую информацию».
Он быстро шел по академическим коридорам. Паркет под ногами матово блестел, отражая лампы, не гаснущие даже днем. За дверями аудиторий текла своя жизнь, она казалась таинственной оттого, что была способна притаиться за матовыми квадратами дверных стекол так, что со стороны ничего не увидишь, не узнаешь. Армия!
Начальника академии на месте не оказалось, но секретарша, приветливо тряхнув кудряшками, посоветовала, «если товарища полковника это устроит», пройти к секретарю парткома. Зуев побрел в другой конец коридора.