* * *
Мне шел уже семнадцатый год; еще несколько месяцев — и я закончил бы свой срок учения. Но однажды прихожу к матери, на кухне пани Будзилович, а у нее гости… Сидят за столиком, пьют чай — пожилой, сутулый мужчина с отвислыми бурыми усами, в полинялом пиджаке, и красивая черноглазая девушка моих лет, круглолицая, румяная, с большим алым ртом. На лбу заметный белый шрам, — след давней раны. И в гимназической форме — гимназистка!
Так я впервые увидел моего минского дядю, домовладельца Антония Плахинского, и его старшую дочь Юзю. Моя мать была из Минска, происходила из старинном семьи мещан-ремесленников. Оставшись круглой сиротой, она росла у дяди. Сыном этого дяди и был Антоний Плахинский, стало быть, приходился ей не то двоюродным, не то троюродным братом, — словом, седьмая вода на киселе. В детстве они росли вместе, но после того, как мать, еще девушкой, уехала в Вильню на богомолье и осталась там работать на мармеладной фабрике, вышла замуж, этот троюродный братец, Антоний Плахинский, ни разу, должно быть, и не поинтересовался ее судьбой.
Теперь, он приехал в Вильно на разведку, решив оставить Минск и перевезти свою мастерскую сюда. Вспомнил, что живет здесь свой человек, сестра, зашел в адресный стол, получил адрес — и вот явился в гости.
Но на этот раз затея его с переездом почему-то сорвалась. Между прочим, разузнав, где я работаю и что умею делать, он стал уговаривать мать отпустить меня с ним в Минск, работать у него в мастерской.
Мать рассыпалась в благодарностях. Она была счастлива, что брат наконец-то решил ей помочь… Я подумал-подумал и тоже согласился. Потянуло в другой город, ну, и к родичам, конечно.
Почему, рассуждал я, бывало, мы с матерью такие несчастные. Ни родни у нас нет, ни в гости сходить, чтобы поесть вкусно, некуда. А тут вдруг является дядя, да еще с такой дочкой, моей сестрицей! Сестрица же, хотя и очень была занята чаепитием — пила, отдувалась, — а поглядывала на меня с любопытством, приязненно… Видно, понравился. И нежно, я бы даже сказал — немножко кокетливо, улыбнулась мне.
Ну, я и поехал!
Я песняй мілую сваю праслаўлю…
Янка Купала
В Минске у дяди была небольшая, с витринкой, сапожная мастерская на Захарьевской улице.
И домик у него тоже был на Захарьевской, но довольно далеко от центра, за мостом через Свислочь, на Золотой Горке. При домике садик, огород. Место привольное, красивое, на солнышке.
Кроме Юзи, у дяди была еще одна дочка, Яня, тогда лет двенадцати. Сестры мне понравились, особенно Янинка — тихая, задумчивая, светловолосая девочка с голубенькими глазами. Они росли сиротами, мать умерла два года назад, и в доме хозяйничала Юзя, девушка бойкая, иной раз даже слишком… Одно время она училась в прогимназии и, видно, там-то и набралась этой бойкости. Из прогимназии ее давно исключили. Мне она как-то сказала, что за невзнос платы. Потом, запамятовав, ответила, что сама бросила учиться после смерти матери — нужно же было кому-то присматривать за домом. В конце концов у меня сложилось убеждение, что ее исключили за плохую успеваемость.