К несчастью, дети Корчака, как и все остальные, были беззащитны. Утром 6 августа 1942 года настал их черед.
В некоторых кругах позднее его осуждали за то, что он не разослал своих детей, куда было можно и пока было можно. Безусловно, он отговаривал родителей и друзей, которые хотели забрать детей из приюта, чтобы спрятать надежнее где-нибудь еще — быть может, в христианских семьях. Детям необходимо оставаться вместе, говорил он. Так они меньше боятся. К тому же казалось, что находиться вне приюта опаснее, чем внутри. В какой момент он понял, что ошибался?
По мере того как обстановка ухудшалась, преследования усиливались, угнетение ожесточалось, становилось все более бесчеловечным, Корчак иногда как будто проявлял слабость. Он выглядел усталым. Он пил водку. И в его личном дневнике доминирует его собственное детство. Бежал ли он от настоящего? Погружался ли в свое детство, чтобы не видеть, как рушится детство его воспитанников? Друзья-христиане уговаривали его покинуть гетто, необходимые документы были приготовлены. Он отказался. Он был обязан остаться со своими детьми.
Он всегда считал, что немцы не посмеют посягнуть на учреждение, известное далеко за границами Польши. Наивность? Гордость? Или и то, и другое? Безусловно, из гордости он до самого конца отказывался носить еврейскую звезду. Нет ничего удивительного в том, что он очень многим внушал уважение.
Он был вхож в Еврейский совет старейшин, председатель которого Адам Черняков был его другом. Как и влиятельный советник Авраам Гепнер. И Корчак всегда без колебаний обращался за помощью и защитой к своим высокопоставленным друзьям. Но 22 июля 1942 года Черняков покончил с собой, чтобы не участвовать в депортации сирот.
В тот момент судьба детей приюта была решена. Пятнадцать дней спустя «король детей» и его юные подданные отправились навстречу смерти с достоинством, поразившим гетто. Оно поразило даже полицейских, которые, увидев, как они вошли в вагоны, отправляющиеся в Треблинку, встали по стойке «смирно» и отдали им честь.
О дальнейшем Лифтон рассказывает с трогательной простотой, от которой перехватывает дыхание. Одной рукой старый Корчак прижимает к груди маленькую девочку, другой ведет за руку маленького мальчика. И в какой-то момент дети начинают петь. Сам Корчак идет молча.
«Жизни великих людей подобны легендам — трудны, но прекрасны». Так написал Януш Корчак, и эти слова в полной мере относятся к его жизни. Однако в подавляющем большинстве американцы вообще не слышали про Корчака, еврейско-польского детского писателя и педагога, который в Европе известен не меньше, чем Анна Франк. Как и она, Корчак погиб в дни Холокоста, и от него тоже остался дневник. Но, в отличие от Анны, у него был шанс избежать этой судьбы — шанс, которым он отказался воспользоваться.