— О, Фрэнк, вернись! Спаси меня, Фрэнк! Это я, твоя королева! Я в опасности, я гибну! Я никогда не видела пространства, никогда не бывала на других мирах, под иными солнцами, на планетах, кипящих от избытка соков и крови. Я улечу с тобой, я пойду за тобой к пределам Вселенной… Я люблю тебя! Я твоя… твоя!
Соллер наклонился, чтобы посмотреть вниз. Голос звучал обещанием страдания разлуки и, одновременно, намекал на невероятное наслаждение. Пораженный, он увидел, как одна из нитей хлестнула воздух над хрупкой машиной, едва не вырвав из кабины Кассандру, судорожно цепляющуюся за штурвал. И тут же целый пучок огненных змей окружил гелико. Только тогда Соллер догадался пустить в ход дезинтегратор, испепеляя клубки змеящихся волокон, мгновенно отраставших снова и снова, и тут же опять устремляющихся в погоню, танцующих жутких нитей, догонявших и неумолимо обвивавшихся вокруг беглецов, присасывавшихся к их телам приоткрытыми ртами или присосками; обожженные, они отваливались и падали вниз, в пурпурный туман. Наконец, невероятным усилием гелико удалось вырваться из облака густого фиолетового тумана, походившего на гигантский бутон ядовитого цветка, который тут же почернел, словно отравленная кровь, вытекающая из вен мертвеца, и рухнул вниз, скрыв под своими останками Магию, Счастливую Долину, всю Землю…
— Она очень рассердилась, — сказала Кассандра, стирая с лица кровь.
— Она… Кто это — она?
— Алэйна. Или Елена. Или Джиневра. Единственная живая дрянь, владычествующая над сонмами своих давно скончавшихся подданных. Я думаю, вы давно догадались об этом, не так ли? Ведь Магия — это королевство вампиров. Взгляните сами…
И Фрэнк увидел: гигантский цветок под ними медленно сводил вместе свои широко раскинувшиеся лепестки; по краям они уже были затронуты быстро прогрессировавшим гниением. Он постепенно закрывался, к нему вяло стягивались пучки фиолетовых волокон, на глазах превращавшихся в комки бурой и черной слизи. Все королевство Магия было одной зловещей розой, разлагавшейся с неимоверной скоростью.
— Они все давно мертвы, включая менестрелей, — продолжала Кассандра. — Неужели вы не узнали их? Первого звали Мильтон, Джон Мильтон. Второй жил позднее, в эпоху первых космических полетов. Что касается третьего. Я тоже не знаю его. Может быть, он и не пел никогда.
— Скорее всего, какой-нибудь неудавшийся поэт-сюрреалист, — закончил за нее доктор Мист. — В первой половине ХХ века уже были придуманы картины, в которых никто ничего не понимал. И была музыка без звуков. Король — это, конечно, Аргус… Или Франц-Иосиф. Или Николай II.