Когда она убрала кончики пальцев, зонды втянулись обратно. Дверца машины распахнулась, замок и сигнализация были отключены.
Она натянула перчатку и приподняла коврик. Предмет под ним оказался кошельком. Она забрала банковскую карточку, а затем оставив все точно таким как было, в соответствии с образом, временно сохраненным в ее памяти, толкнула дверь, чтобы та закрылась.
Спарта стряхнула снег с ботинок на крытом крыльце и толкнула ветхие двойные двери, чтобы быть встреченной потоком дымного воздуха и стерео‑звуком плохого качества. Большую часть небольшой толпы составляли пары студентов колледжа, возвращавшиеся с лыжной прогулки. Несколько, по виду, местных мужчин, одетых в рваные джинсы и потертые клетчатые фланелевые рубашки поверх теплого нижнего белья, собрались в конце длинного бара из красного дерева. Они не сводили с нее глаз, пока она смело шла к ним.
Плотника, которого она подслушала, было легко опознать по лазерной линейке в потертой кожаной кобуре на бедре. Она села на табурет рядом с ним и посмотрела на него долгим, презрительным взглядом, ее глаза были сосредоточены чуть позади его головы, прежде чем перевести взгляд на бармена.
Курчавые рыжие волосы бармена поразили ее. Это быстро прошло — у него была курчавая борода.
— Что будет, леди?
— Стакан красного вина. У тебя есть что‑нибудь приличное поесть? Я умираю с голоду.
— Обычная для автошефа дрянь.
— Черт… тогда чизбургер. Средний. Со всем, что к нему полагается, и картофель фри.
Бармен подошел к покрытому жирными пятнами пульту из нержавеющей стали за стойкой и нажал четыре кнопки. Взял стакан с верхней полки и, вставив в него шланг, наполнил стакан шипучим вином цвета клюквенного сока.
На обратном пути он достал гамбургер и картошку фри из пасти стального автошефа, взял обе тарелки широкой, как лопата, правой рукой, и поставил все это на барную стойку перед Спартой.
— Сорок три доллара. Оплата любая.
Она расплатилась карточкой, гадая, кто из женщин в таверне оплачивает ее ужин, и положила карточку перед собой. Бармен, плотник и другие мужчины за стойкой, по‑видимому, закончили разговор; все они молча смотрели на Спарту, пока она ела.
Ощущения обоняния, вкуса, жевания, глотания почти перегружали ее нетерпеливые внутренние системы. Свернувшийся жир, обуглившийся сахар, уже наполовину переваренные белки были одновременно отчаянно желанными и тошнотворными в своем богатстве. На несколько минут голод подавил отвращение.
Закончила есть. — Но не поднимала глаз, пока не слизнула с пальцев последнюю каплю жира.
Она вновь посмотрела на плотника, одаривая его тем же взглядом, не обращая внимания на чернобородого мужчину позади него, который смотрел на нее с восхищением, широко раскрыв глаза.