— Да, — кивнул Женька. — Он выиграл.
От обречённости, сквозившей в его голосе, Оле захотелось выть. Почему, ну почему всё снова оборачивается худшим из возможных путей? Откуда у Фролова и его прихвостней оказалась эта злосчастная фотография? Зачем они вообще к ней пристали? Что им нужно?
Почему плохое снова происходит из-за неё?
— Может, всё ещё наладится, — осторожно заметила Оля, сама в глубине души понимая: нет, не наладится. Гоша пророс в их класс, в их школу глубоко, как сорняк, и теперь ни один садовник не сможет сорвать его, и ни одно растение не сможет сопротивляться его смертельному влиянию. Фролов тому был виной или ненавистное взросление — но одноклассники буквально за месяц стали другими. Дикими, чужими. Злыми, точно и сами все — чудовища в человеческой оболочке.
Как знать? Может быть, «кошачий маньяк» — это только начало?
— Да, может, — без выражения ответил Женька, и в его голосе слышалось: ну что ты такое говоришь, конечно же, нет. Ничего не наладится.
Оля всё-таки всхлипнула, подтягивая колени к груди и утыкаясь в них лбом. Никогда раньше, даже когда речь начинала идти о его матери, она не видела Женьку таким отстранённым и безжизненным.
— Мне так жаль… — прошептала она настолько тихо, что, казалось, он не мог этого услышать. Но он услышал: Оля ощутила, как щеки коснулась чужая осторожная рука. Как всегда, слишком тёплая для руки человека, который постоянно мёрзнет.
Даже щекой она могла ощутить, как напряжены его пальцы.
— Ты не при чём, — ответил Женька откуда-то сбоку. — Не вини себя. Даже если бы не наш сегодняшний экспромт, Фролов рано или поздно нашёл бы, к чему придраться. Мне начинает казаться, что он и ситуацию с котятами подстроил. Говорил же, что не похоже на совпадение!
— Какая теперь разница? — глухо пробормотала Оля, так и не меняя позы — но и его руку со своего лица не стряхивая. — Что нам теперь делать? Я никак не могу тебе помочь, меня не слушают, мне не верят…
— И не сможешь. Ты сама видела, что происходит. Даже если мы докажем, что ничего не было, слухи будут ходить до самого выпуска. И… я не знаю, что с этим делать.
Едва заметная дрожь в его голосе, до того ровном и монотонном, как у автомата, больно резанула по ушам. Отдалась внутри глухим ударом. Оля попыталась поднять голову — и уронила её обратно, поняв, что не может смотреть Женьке в глаза.
— Оль, я знаю, как себя вести со всякими потусторонними штуками, будь они неладны, но… но что делать с людьми? Как быть с ними?
Никак, хотела ответить Оля. Ничего ты с ними не сделаешь, особенно теперь, в преддверии экзаменов, под влиянием Фролова и змеи у него на плече. Они и раньше считали тебя странным, а теперь в лучшем случае начнут сторониться.