Но теперь кольцо лежало на столике, тускло поблескивая на солнце.
Лина подошла ближе. Кольцо казалось чем-то вроде мерзкого червя, ядовитого гада, готового вонзить зубы, если она до него дотронется. Но желание прикоснуться было сильнее ее – и Ангелина потянулась к кольцу. Взяла в руки.
Оно было прохладное и тяжелое, приятное на ощупь. Внутри гравировка. Лина отлично знала, что именно там написано, но зачем-то поднесла золотой ободок к глазам, готовясь прочесть: «Нине с любовью от мужа». Свекровь овдовела рано, но продолжала любить мужа, хранить ему верность и носить обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.
Только теперь надпись была крупнее, чем помнила Лина. И слова были совсем другие. Корявыми, неровными буквами было нацарапано: «Будь проклята, гадина!»
Ангелина ахнула, выронила кольцо, и оно весело запрыгало по полосатым плиткам пола, покатилось в сторону шкафа. Лина закрыла лицо руками, а когда осмелилась убрать ладони от глаз, то увидела, что кольцо исчезло.
Пропало, как мертвые дети или погибшие летчики.
Лина застыла посреди комнаты, и ей показалось, что опять наступил тот день. Она редко вспоминала о нем: сделала то, что должна была сделать – и постаралась забыть, вымарать из памяти. По-другому поступить было нельзя: иначе они с Митей не были бы сейчас вместе.
Рассказать ему обо всем она, разумеется, не могла. Он не сумел бы понять, насколько это было необходимо. И того, что она пошла на все только ради них, тоже не понял бы.
Ангелина была привязана к Нине Сергеевне, как к собственной матери. Были даже моменты, когда ей казалось, что это и есть ее мать – такая, какой была до смерти отца. А потому сделать то, что было необходимо, оказалось сложнее, чем она думала.
Свекровь тоже любила Лину, считала ее беспомощной и слабой, бросалась на помощь по первому зову, опекала, заботилась, как о собственном ребенке.
Когда Нины Сергеевны не стало, Митя горевал о ней, и Лина горевала. Его горе было незапятнанным, а потому должно было с годами превратиться в тихую грусть. Отвалиться, как детская болячка на коленке, оставив на память крошечный белый шрам.
А ее горе было в сотни раз горше! Лина была хирургом, который вынужден вскрывать чужую плоть, причинять боль, чтобы исцелить, спасти жизнь. И ради спасения жизни – их с Митей совместной жизни – Лине пришлось взять на себя все: и вечную вину, и боль, и страх.
Митю с матерью не просто связывало кровное родство, ближе которого не бывает. Он не только был частью ее, выйдя однажды из материнского чрева, соединенный с ней пуповиной. Они были близки духовно – и тем самым соединены еще крепче.