Я хорошо сознавал, что веду сложную и рискованную игру. Мои слова могли пробить панцирь моего заместителя и заставить заиграть самые чувствительные струны его души. Но и могли оказать и прямо противоположный эффект. Но мне действительно было крайне важно, чтобы он бы на этих невидимых баррикадах был бы на моей стороне. Я же все-таки не настолько самонадеян, чтобы всерьез полагать, что одолею эту силу в одиночку. Без союзников воюют только идиоты да самоубийцы.
- Нет, вы сумасшедший, - после некоторого раздумья поставил мне диагноз Облонский. - Я сразу почувствовал, едва вы появились в банке, что от вас следует держаться подальше. Вы и на новом поприще решили продолжать свои милицейские штучки. - Он на несколько мгновений замолчал. - Или вы играете в какую-то иную игру?
- Я ни в какую игру не играю. Я поступаю в точном соответствии с ситуацией. Просто мне противно подчиняться чужой воле, словно марионетка, делать то, что прикажут. Неужели в этом и заключается ваш главный принцип? Вы же банкир, вы учились за границей как вести честный бизнес. Вот видите, - показал я на висящий в рамочке моральный кодекс банкира, - его повесил здесь мой предшественник. Там изложены точно такие же ясные и справедливые правила, как те, что были начертаны на скрижалях, полученным Моисеем во время свидания с Богом. Соблюдайте их и ваша совесть будет всегда чиста.
- А сколько вы намерены еще прожить, соблюдая эти ваши заповеди? Пару недель?
- Я люблю жизнь и хочу жить долго.
- Не удастся.
- Пока я работал в органах, на меня было совершенно не меньше трех покушений. И, как видите, я жив и невредим.
- Наверное, они были плохо подготовлены. На этот раз, кто это будет делать, учтут прежние ошибки.
- Увидите, я их переживу. Как говорят в таких случаях, я еще простужусь на похоронах этих ребят.
Облонский откинулся на спинку кресла и даже прикрыл веки.
- Нет, нам с вами не по пути. Все, что вы намерены делать, полная бессмыслица. Понимаете, есть предел возможностей. Играть в свою игру в их рамках, это мастерство, выходить за их пределы - безумие.
- Жаль, очень жаль, - вздохнул я. - А я я весьма рассчитывал на вас.
Взгляд, которым одарил меня мой заместитель, имел какое-то странное свойство, в нем сконцентрировалось сразу столько противоречивых эмоций, что вычленить из них главную не было никакой возможности. Облонский встал и молча покинул кабинет, как человек, который все сказал и больше добавить ему нечего. Несколько секунд я сидел в растерянности. Однако затем ко мне пришла одна обнадеживающая мысль: а ведь до сих пор он так и не подал заявление об уходе, хотя, если исходить из его слов, должен был уже это сделать. Интуиция мне подсказывала, что и сейчас он его не напишет. Есть что-то, что удерживает его от этого шага.