— Хорошо, — согласилась Асмик. — Когда надо ехать?
— Вас ждут к трем часам, — сказали ей.
— Тогда у меня еще уйма времени, — обрадовалась Асмик. — Успею хорошенько выспаться!
Внизу гардеробщик Василий Тимофеевич, которого все запросто звали дядя Вася, с поклоном подал ей пальто.
— Вроде нынче не ваше дежурство, Асмик Арутюновна…
— Ну и что с того? — спросила Асмик.
— Не иначе опять за кого-нибудь стараетесь, — сказал дядя Вася. — А люди вашей простотой на свой лад пользуются.
Асмик хотелось спать, но в больнице был установлен свой ритуал — хотя бы пять минут побеседовать с дядей Васей.
Дядя Вася преклонялся перед медициной и, может быть, потому любил всех врачей. Всех до одного. Но больше всех любил Асмик.
Каждый раз он уверял ее:
— До чего же вы на мою покойную жену схожи!
— Такая же толстая была? — посмеивалась Асмик.
— Такая же душевная, — серьезно отвечал дядя Вася, дипломатично обходя вопрос наружности.
И на этот раз Асмик, хотя и спешила домой, не могла не остановиться, не поговорить с дядей Васей о трудностях жизни, о всевозможных сложных болезнях и, само собой, о проделанной ночью операции.
Подошел Володя Горностаев, спросил:
— Вы домой?
— Пожалуй, — ответила Асмик и зевнула: очень хотелось спать.
— Сейчас оденусь, пойдем вместе, — сказал Володя.
Он надевал пальто, а дядя Вася, неодобрительно проводив его взглядом, шепнул Асмик:
— Вы, говорят, больную у него выходили?
Асмик протянула ему руку:
— Будьте здоровы…
Володя вышел вслед за ней.
— Почему вы не попрощались с ним? — спросила Асмик.
— С кем? — невнимательно спросил Володя.
— С дядей Васей.
Он пренебрежительно поднял брови.
— Я занят своими мыслями.
— Что же это за мысли?
— Разные. А вы что, не любите думать? Или не привыкли?
Темные глаза его чуть улыбнулись. С той самой ночи, когда Асмик дежурила в палате его больной, он заметно помягчел к ней.
— Я думал о наших больных, — сказал он, размашисто шагая рядом с нею. — Все они разные, но одинаково боятся смерти.
— Но это же естественно, — удивилась Асмик. — Каждое живое существо хочет жить.
— Согласен с вами, — лениво заметил Володя. — Я и сам тоже достаточно жизнелюбивое животное. Но, знаете, есть разное жизнелюбие, одно от сытости, вот как, например, у нашей Ляли Шутовой, ей хорошо; она полагает, так будет всегда, и ничто больше ее не касается, и ни до чего дела нет. Ненавижу таких!
— Приберегите темперамент для личной жизни, — сухо сказала Асмик.
— Хорошо, — коротко пообещал он. — Постараюсь.
Несколько шагов прошли молча.
— Трудная ночка выдалась? — спросил Володя.
— Всего хватало.