«Любо ли? Любо ли?» — кричали стрельцы, поднимая на копьях тело очередной жертвы. «Любо! Любо!» — ревела пьяная толпа.
Изуродованные тела убитых тащили на Красную площадь с криками и улюлюканием. В городе стрельцы ворвались в дом князя Юрия Долгорукого. Сначала они извинились за убийство его сына Михаила, а потом зарубили больного старика и выбросили его тело в навозную кучу.
Были разграблены чиновничьи дворы, пылали архивы, до тла выгорели все материалы Холопского приказа.
На следующий день бесчинства продолжались. Стрельцы продолжали рыскать по дворцу, убили думного дьяка Кириллова, зарубили еще одного своего полковника Дохтурова и требовали выдачи иноземного врача Даниэля, виновного якобы в отравлении царя Федора. Врача найти не удалось, но зато были убиты его помощник и двадцатилетний сын. Хотели умертвить отца царицы Натальи, которая на коленях, обливаясь слезами, вымолила отцу жизнь с условием, что тот немедленно пострижется в Кирилло-Белозерском монастыре. В сердцах был убит подвернувшийся под руку юноша — дальний родственник Нарышкиных. Продолжали искать Ивана Нарышкина, но так и не нашли его (он был удачно спрятан в чулане за ворохом подушек).
«Толпа с криками и непристойными ругательствами вышла из Кремля, поставив у всех ворот караулы».
Бесчинства и убийства волна за волной прокатывались по столице. В одном из домов был найден видный государственный деятель времен царя Федора — Языков. Его притащили за ноги на площадь и отрубили голову.
Рано утром 17 мая в Немецкой слободе поймали в одежде нищего и в лаптях царского врача Даниэля. «Напившиеся до безобразия стрельцы в одних рубахах с бердышами и копьями шли огромною толпою к дворцу, ведя впереди свою жертву». Напрасно царица и царевны уверяли стрельцов, что доктор ни в чем не виноват, что они сами пили то лекарство, которое давали царю. Даниэля отвели в застенок, пытали огнем и клещами, а потом рассекли на части, подвесив вниз головой.
Затем они объявили беспомощным царице и царевнам, что перебьют их всех вместе с детьми, если им не укажут, где скрывается Иван Нарышкин. Обезумевшие от ужаса женщины, отлично понимая, что это не просто угроза, стали уговаривать Ивана Нарышкина пожертвовать собой ради них и детей. Иван согласился.
Он причастился святых тайн и, неся перед собой икону Богородицы (в надежде, что стрельцы убоятся ее) в окружении царицы и царевен вышел к стрельцам. Стрельцы, выбив икону из его рук в грязь, нисколько не стесняясь присутствия женщин, с громкой матерной бранью бросились на Ивана, схватили несчастного за волосы, стащили по лестнице, проволокли через весь Кремль в Константиновский застенок, ломали на дыбе, жгли огнем, дали пятьдесят ударов кнутом, выволокли затем на Красную площадь, подняли на копья, изрубили на мелкие куски и с дикой руганью втаптывали эти куски в грязь.